Но все было напрасно. Мощь наступления советских войск нарастала с каждым днем. Враг отступал.
В эти дни на фюзеляже моего самолета появилась двадцатая звездочка лицевой счет сбитых вражеских машин.
Техник Иван Лавриненко обладал философским складом ума.
- Вот интересное дело, товарищ капитан, - неторопливо говорил он, сидя на заросшем травою бугорке. - После войны бы взять бы да проехать по всем тем местам, где вот сейчас приходится... Дунаева бы взял с собой, Колю бы Шута... Ну, кого бы еще?.. Да, Корниенко! Интересно бы.
Стоял тихий теплый вечер. Догорала заря. Скинув гимнастерку, я сидел по пояс голый и, ловчась перед крохотным зеркальцем, старательно намыливал щеки. Лавриненко, умаявшись за день, отдыхал, наслаждался покоем и задумчиво дымил папиросой.
- А ведь после войны, товарищ капитан, на этих на самых местах люди хлеб сеять будут. Это уж наверно. А может, овес. А может...
Резкий телефонный звонок в землянке прервал размышления техника.
- Вы брейтесь, брейтесь, - сказал он. - Я отвечу.
Лавриненко нырнул в землянку, и тотчас оттуда разделся его беспокойный голос:
- Товарищ капитан, вас!
Звонил командир дивизии генерал Баранчук. Ничего не объяснив, он только справился, я ли это, и крикнул:
- В воздух!
Я понял его с полуслова.
Лавриненко уже проворно стаскивал с самолета маскировочную сеть.
Без гимнастерки, с намыленным лицом я бросился в кабину и, не прогревая мотора, пошел на взлет. Парашют, - думаю, - в воздухе как-нибудь приспособлю.
Однако в воздухе оказалось не до парашюта. Я увидел торопливо уходящий на свою сторону двухмоторный "хейнкель". Это, по всей видимости, был разведчик. Сфотографировал что-либо серьезное... Недаром генерал позвонил сам.
Привычно захожу "хейнкелю" в хвост. Вражеский стрелок встретил меня пулеметной очередью, А ведь у меня парашют не пристегнут! - мелькнуло в голове.
"Хейнкель" начинает отчаянно маневрировать. То уйдет в крутое пике, то вдруг взмоет вверх, Глядя, с какой легкостью вражеский летчик бросает тяжелую машину, я подумал, что летят на разведчике зубастые звери.
Чтобы измотать хвостового стрелка, мне оставалось лишь беспрестанно менять позиции. Крутился я так близко возле "хейнкеля", что мне отчетливо было видно лицо немца. Он действительно скоро упарился, но глаза его настороженно следили за мной: он ждал удобного момента, чтобы с близкого расстояния хлестнуть пулеметной очередью.
А линия фронта тем временем все ближе. Ох, уйдет!
