Строптивая женщина | страница 9
— Ну что ж, — машинально сказал он, подняв голову, — ты сделаешь сегодня много полезного. — И он ласково улыбнулся жене.
Она улыбнулась в ответ, яростно прикусив губу, и спросила себя, имеет ли муж вообще какое-нибудь понятие об ее истинном лице.
— Черт побери! Ты прекрасно знаешь, чем я занимаюсь целый день, — угрюмо пробурчала она. — Чищу, мою, варю… — Она отпила кофе.
— Ты не съездишь к родителям?
Марлена сморщилась. Ни о какой доброй воле с ее стороны не могло быть и речи. Но она пообещала матери сходить с ней в магазин за пуловером — безумно важное событие. Она даже спросила себя, не изложена ли эта волнующая новость в утренней газете, которую штудировал ее муж.
Бернхард поковырял пальцем в зубах. Марлена с нетерпением ждала, не выскочит ли у него из-за этого пломба изо рта — какое было бы оригинальное завершение утреннего ритуала!
Однако ничего не произошло, и она заявила:
— Знаешь, я решила кардинально изменить свою жизнь. — И злорадно улыбнулась, увидев его замешательство. Ничто не могло так испугать и рассердить его, как любое стремление к переменам. Он охотно согласился бы, чтобы все, всегда и во всем оставалось по-старому. «Лучшее — враг хорошего» было его излюбленной фразой, за которую он цеплялся во всех жизненных ситуациях, как обезьяний детеныш за материнскую шерсть.
Он наморщил лоб и сделал вид, что внимательно изучает передовицу.
— Ну, что там новенького?
— Цены на нефть растут, а социалисты поднимают свой обычный визг по поводу новых видов вооружений.
— Вот идиотство, правда? Ведь каждый прекрасно понимает, что только запугивание — единственное надежное средство сохранения мира.
— Даже ты это понимаешь. Ничего, придет время, и эту красную клику сменят наконец.
— Лучшее — враг хорошего, — ехидно напомнила Марлена.
— Но не в этом случае. Итак. — Бернхард сложил газету. — Что ты хочешь изменить в своей жизни?
— Мамочка хочет делать то, что доставляет ей радость, — внезапно вмешалась Андреа. Вчера, когда Марлена говорила с Иоганной, девочка рисовала, сидя недалеко от матери, и слышала их разговор.
Бернхард потрепал руку Марлены.
— Маме доставляет радость баловать нас с тобой, — проговорил он и бросил на Марлену предостерегающий взгляд.
— Еще бы, ни о чем другом мама и не мечтает. Она просто с ума сходит от радости! — хмыкнула Марлена. Потом встала, взяла Андреа на руки, прижала к себе и ласково произнесла: — Всего тебе хорошего, моя маленькая!
Самое ужасное в утреннем церемониале начиналось, когда Бернхард подходил к ней, целовал ее в щеку и ворковал: «До вечера, мое сокровище!» А потом брал Андреа за руку и выходил на улицу, где в ста метрах от их дома проносились машины и бушевала жизнь. Тогда Марлена замирала с опущенными руками между дверью и столом, глядя на объедки в тарелке Бернхарда, на плавающие в остывшем молоке кукурузные хлопья, готовая кричать от тоски. Что она здесь делает? Ей двадцать четыре года, а она день изо дня занимается тем же, чем и ее мать — только в более комфортных условиях. Она играет в эту чертову вонючую игру, в эту мерзкую жизнь, не в силах вырваться из заколдованного круга. Собственное мнение — куда там! Бернхард всегда лучше знает, что следует делать. Новые перспективы, новые взгляды на жизнь? Но Бернхард всегда настаивает на своем, и это касается не только традиционной обстановки в их квартире, на которую нельзя покуситься.