О пагубный поворот судьбы!
Декабрьским днем, за неделю до Нового года Робертина не приехала на встречу. Я метался по квартире, как зверь. Я представлял себе мою любовь в эпилептических корчах на рельсах метро. Я видел ее, умирающую от инфаркта на равнодушной мостовой. Мой бог! В прошлом я дерзал не доверять ей, глумиться над ее болезнью в обществе ее циничных приятелей! Смятение мое было столь велико, что к возвращению жены мне не удалось подавить его в полной мере. Заметив крайнюю степень моего огорчения, Марина стала допытываться о причинах, которые я ей не мог, в той же степени, что и не хотел, назвать. В известное успокоение меня привел телефонный звонок — по счастью, не Робертины, что могло поставить под угрозу тайну наших отношений, а ее соседа.
Сосед Робертины — судя по тембру, совсем еще молодой человек, уверил меня в нелицемерной ее совершенной преданности, и объяснил ее сегодняшнее отсутствие тем, что у нее разболелся зуб. Я, зная бедственное положение Робертининых челюстей, с готовностью поверил. Как ни был я расстроен болезнью возлюбленной, я нашел в себе силы для радости. Сосед сказал, что Робертина ждет меня завтра поутру, чтобы провести со мной весь день.
Разительная перемена в моих душевных настроениях вынудила супругу вновь вернуться к расспросам о моем душевном самочувствии. Я, не найдясь, как солгать ей, рассказал без утайки, что бедная девушка, сирота, которая не так давно была ей представлена, захворала, и я, будучи едва ли не единственным ее другом, воспринял ее болезнь близко к сердцу. Зная мою горячность, супруга присоветовала меньше беспокоиться и осведомилась, почему болящая не позвонила своему непосредственному другу — поэту Вербенникову. Мне пришлось изворачиваться, напластовывая ложь на ложь. Я рассказал о драматическом разрыве, происшедшем в их отношениях, о том, что я, бывший другом и тому и другой, теперь разрываюсь, не будучи в силах установить приоритеты своих симпатий. «Но уверен ли ты, — обратилась ко мне Марина, — что поступаешь учтиво и разумно, продолжая дружить с любовницей твоего друга? Это общение не может принести тебе духовного удовлетворения и при том может иметь губительные последствия для твоей репутации». Я, забыв осторожность, стал пылко возражать ей, что у девушки Вербенникова чистая душа и доброе сердце, что искупает в значительной степени отсутствие ума. «Но друг мой, — не замедлила парировать супруга, — Не опасаешься ли ты, что эта особа, лишенная круга общения, легко может привязаться к тебе. Нет сомнения, что она, не будучи достойным тебя собеседником, не сможет продолжительное время удерживать твой интерес. Чувство ее к тебе будет несчастным. Кроме того, ей известно, что сердце твое занято, впрочем, как и рука. Твоя безответственная доброта может тяжко ранить ее». Я нашелся возразить ей, что, будучи умен от природы сам и, найдя опору уму с годами в философии и поэзии, я не испытываю нужды входить в дружбу с людьми на меня похожими. Искать общения с академиками — так я пренебрежительно называл людей, в чьем расположении заискивала моя жена, может лишь человек, не уверенный в собственных умственных возможностях. Она весьма оскорбилась моим ответом. Надо думать, что в этот момент она заподозрила некоторую долю истины о моих отношениях с Робертиной.
