А это что такое? Почудилось или действительно что-то блеснуло в пальцах молодого человека?
– Вот пакость! – невольно произнес Александр Николаевич и обратился к сестре: – Ольга, потанцуй со мной!
Ольга Николаевна, при своем крошечном, но до невероятности церемонном Вюртембергском герцогстве давно позабывшая о какой бы то ни было фамильярности, даже семейной, с изумлением воззрилась на брата, однако Александр Николаевич уже подхватил ее и стремительными глиссадами повел через центр зала наискосок, чтобы оказаться на пути Адольфа-Людвига и перепуганной незабудки.
Ему удалось столкнуться с Адольфом-Людвигом, да так сильно, что принц разжал обнимавшие незабудку руки и возмущенно взвизгнул:
– Was zur Hölle?! Was für ein Patzer?[8]
Его визг прорвался сквозь притихшую музыку, и танцующие остановились, в ужасе глядя на баденского бастарда, который осмелился кричать на русского императора.
Александр Николаевич не перенял от своего великого и великолепного отца его знаменитого «взгляда василиска». Взгляд – не трон, по праву старшинства не передается, так что из всех детей государя Николая Павловича этот леденящий душу взор унаследовал отнюдь не сын, а дочь, великая княгиня Мария Николаевна[9], причем по натуре она оказалась отнюдь не холодной и надменной, а весьма пылкой и легкомысленной. Однако и он умел нагнать страх на человека даже покрепче, чем этот мелкий пакостник Адольф-Людвиг. Император уставился на принца немигающим взором, под действием коего так называемый претендент побелел, задрожал и, даже не озаботившись извиниться, кинулся наутек, пригибаясь, расталкивая людей локтями и озираясь с таким ужасом, словно каждую минуту ожидал: вот-вот возникнут стражники, схватят его и повлекут в ужасную русскую тюрьму под названием «Сибирь», откуда он никогда не выберется. Руки его тряслись, пальцы разжались, и Александр Николаевич успел заметить, как из них выпало нечто блестящее, плоское – то ли осколок стекла, то ли обломок лезвия… и тут же было сметено широким дамским подолом.
Впрочем, это было уже неважно. Вокруг слышались смешки, презрительный шепоток, и император понял: принц уничтожен, теперь он вызывал лишь смех и презрение. «Пожалуй, я не только избавил красавицу от противного кавалера, но и облегчил жизнь моему кузену», – подумал чрезвычайно довольный собой Александр Николаевич. Однако следовало доиграть свою партию.
– Прошу извинить меня, дорогая мадемуазель, – обратился он к незабудке, – что я помешал вашему танцу, но… – И осекся, изумленный выражением ее глаз.
