У их поцелуя был горький вкус полынной настойки, болезненный и солоноватый от прикушенной Адели губы. Этим горько-соленым поцелуем она снова вернула его к жизни. Его новая муза. Его Эвтерпа.
Она научилась царствовать и в его жизни, и на его полотнах. Гранатовый браслет и жадные губы сводили с ума не только Савву, но и других мужчин. Впервые за долгие месяцы он сумел продать свои работы.
— Мой! — шептала Адели, до крови прокусывая мочку его уха. — Мой, мой, мой! — повторяла, пересчитывая вырученные за картины франки. — Слышишь, он мой! — рычала, глядя на испуганно жмущуюся в угол Амели. — Пошла вон!
Она не уходила. Его уже давно ненужная муза безмолвной тенью скользила по мансарде, по первому требованию пряталась за купленной на блошином рынке китайской ширмой, плакала украдкой, что-то шептала своей фальшивой розе, но не уходила. Амели была его женой и продолжала верить, что это что-то значит…
…Смерть сделала ее по-настоящему интересной. В грязной подворотне, с фальшивым цветком в волосах и расцветающей кровавой розой на груди, с руками, раскинутыми в стороны, словно для полета, его мертвая муза, казалось, снова обрела потерянные чары.
— Какая досада, — сказала Адели, вытирая лезвие ножа о край юбки. — Ночной Париж так опасен! Бедная, бедная Амели…
В скорбном лунном свете бусины гранатового браслета были похожи на капли крови. Он обязательно должен это запомнить: кровавый браслет на белоснежном запястье. Красиво и страшно.
— Пойдем, любимый! — Ладонь, еще помнящая холод костяной рукояти, успокаивающе легла на руку. Савва вздрогнул, но не от отвращения, а от предвкушения. Мертвая муза с мертвой розой в волосах просилась на холст. В последний раз. — Пойдем, нас не должны здесь видеть.
— Сейчас.
Последнее прикосновение к остывающей щеке — запоздалая ласка и запоздалая благодарность. Он знает, как исправить свою ошибку, как вымолить прощение у мертвой музы.
Тряпичная роза оживает на озябшей ладони. От волосков, запутавшихся в ее лепестках, коже щекотно.
— Зачем тебе? — Адели морщится, бусины в гранатовом браслете брезгливо щелкают.
— На память. — Розе тепло за пазухой, еще никогда раньше ей не было так тепло. Живой музе не дано понять, какое наслаждение творцу может подарить муза мертвая.
…Девушка на картине как живая, даже при жизни она не была такой живой и лучистой. И роза в ее волосах полыхает алым, бросая отсветы на фарфоровой белизны щеки.
— Боже, какая красота! — Толстый месье в дорогом костюме отсчитывает франки. Так много денег Савва не видел никогда в жизни. Возможно, их даже хватит на рубиновый браслет для его новой музы…
