Маститый либерал, женатый, как было известно Кричевскому, на сестре осужденного в каторгу народовольца Никонова, что называется, отпустил вожжи, и громыхал на весь перрон, точно в зале суда, порицая правительство и существующие порядки. Огорченный журналист лишь в десятый раз растерянно перебирал вещи и бесполезную теперь треногу. Константин Афанасьевич, убедившись, что более ничего не пропало, подозвал городового и отдал ему некоторые распоряжения. Когда подали в белых клубах паровоз, и усатые заботливые кондукторы стали просить господ пассажиров войти в вагон, на перроне среди толпы показался полицейский, гордо несущий на вытянутых руках Петькин фотографический ящик.
— Изволите получить, ваше высокоблагородие! — улыбаясь до ушей, сияя крепкими зубами, сказал он Кричевскому и щелкнул каблуками. — В точности, как вы сказать изволили! Забыли на перроне Николаевского вокзала! Я уж у дежурного по станции сыскал! В стол находок чуть не отправили!
— Какая одиозная фигура! — не переставал восхищаться Петька, когда уже расположились они в купе, и поезд отошел от перрона. — Прямо-таки подавляет тебя всего!
— Фигура яркая, не спорю, — согласился Кричевский, располагаясь на новом месте. — На процессе 193-х в 1878 году, когда революционер Ипполит Мышкин со скамьи подсудимых ратовал «за наисправедливейшую форму будущего строя», а жандармский поручик ему рот зажимал, господин Карабчевский, будучи адвокатом, на поручика с графином бросился. Едва дело замяли. Интересно, в Мамадыше он тоже на прокурора бросаться будет?
— Горячая кровь! Турок же! — сказал Шевырев. — Любопытно бы разузнать, что за событие такое подвигло его из естественного факультета перейти в юридический? Романтическая история, должно быть!
Константин Афанасьевич поглядел на приятеля хитро.
— Петр Васильевич! — сказал он. — Дорогой мой! Я полагал до сих пор, что Россию погубят адвокаты. А теперь, глядя на тебя, готов адвокатов простить, и думать начинаю, что погубят матушку нашу ее недалекие журналисты, до всего романтического падкие. Я знаю, отчего Николай Платонович на юридический подался, и что за событие в его судьбе такую роль сыграло, да только тебе рассказывать не стану. Потому что публиковать этого, все едино, нельзя. Нехорошо будет.
— Так расскажи! Расскажи мне! Расскажи немедленно! — набросился на него Петька, но тут в купе постучали троекратно.
В проходе стоял их попутчик, одетый в великолепный белый полотняный костюм, с маленьким бумажным цветком в бутоньерке в белые лаковые туфли.
