Жизнь прекрасна, братец мой | страница 92
Не успел Измаил ответить, как бородач с ящика подал голос:
— Ваш покорный слуга тут ни при чем, все — этот вот тип.
— Чего тебе надо? — покосился на Измаила полицейский.
— Мне еду никто не приносил?
— Сейчас узнаем.
Дверь закрылась.
— Не надо так стучать. Если тебе приносили еду, то отдадут.
Измаил злобно посмотрел на рожу бородача, ковырявшего в зубах щепочкой — откуда он взял эту щепочку?
Дверь открылась. Очкастый комиссар с другим полицейским бросили Измаилу одежду.
— Мне никто еду не приносил?
— Твоя жена приносила. Мы ее прогнали.
— Почему?
— Можешь несколько дней и поголодать.
Они закрыли дверь и ушли. Измаил еле-еле оделся. А когда оделся и чуть-чуть согрелся, его начало трясти. Трясет так, будто его бьет током.
Ту ночь он провел на своих ботинках. Пальто ему не отдали. Пиджак от холода не спасал. В какой-то момент он проснулся от невыносимой жажды. Бородатый мерзавец храпит, все так же восседая на своем ящике. Измаил подкрался к нему. Разок глотнул воды из бутылки рядом с ящиком, потом — еще пару раз. Потом выпил все.
Наутро его разбудил вопль бородача:
— Ты выпил мою воду!
— Очень уж хотелось пить.
— Тебе есть запрещено, пить — тоже запрещено. Я доложу.
Вскоре дверь открылась, и сын бородача вновь принес хлеб и маслины.
— Этот человек сегодня ночью выпил всю мою воду, — пожаловался сынку папаша.
— Пусть пьет, что такого, я свежей воды принесу, отец.
— Этому, сказали, запрещается есть и пить.
— Один глоток можно сделать…
— Меня оклеветали, смотри, и тебе беда будет, — не унимался бородач.
Сын ему не ответил. Светловолосый парень. И форма, и фуражка у него довольно опрятны. Он забрал бутылку и вскоре вернулся с водой.
Измаил нацарапал на известке вторую черточку.
Должно быть, около полудня сын вновь принес бородачу котлеты с лепешками. Вскоре дверь открылась. Очкастый комиссар, не глядя на Измаила, сказал бородачу:
— Отец, смотри еду этому не давай, а то и тебе пост устроим.
— Разве я дам?
У Измаила богатый опыт отсидки, он знает, как можно коротать время, находясь в четырех стенах долгие месяцы. На разговор с бородачом надеяться нечего. Он решил считать его каким-то неодушевленным предметом из камеры. Начал рассматривать этот предмет. Все время сидит, взгромоздившись на ящик. Когда же он встанет походить? Ногти у него очень длинные и грязные. А пальцы — желтые, как воск. Нос кривой. Досчитаю до тысячи, встанет, мерзавец, с места. Досчитал до тысячи. Бородач все сидит. Досчитаю до трех тысяч, он закроет глаза. Бородач закрыл глаза на две тысячи двести шестьдесят четвертом счете. Эта лампочка — на сколько свечей? Самое большее, на двадцать пять. Как у нас в уборной. Кто там ползет по потолку — клоп, что ли? Откуда здесь взяться клопам? Досчитаю до десяти тысяч, этот тип откроет глаза. Досчитал, не открыл глаз бородач. Какого роста сейчас Эмине? Есть уже метр? Нет? Надо померять. Нериман они прогнали, даже не взяв у нее еду? Может, еду забирают, да мне не дают? Не могут они не взять ничего и прогнать. Наверное, взяли да сами и съели с удовольствием. Ах скоты, ах скоты. Нужно не думать о холоде, чтобы не чувствовать его.