Толстой весело смеялся.
– Скажите, пожалуйста, – возразил он, – отчего вы не пишете рассказы для народа? Помните ваших поссорившихся мужиков?.. Вот хоть бы в таком роде вы нам дали что-нибудь…
– Мне хотелось, Лев Николаевич, написать для народа что-нибудь из естественных наук…
– Э-э! Вздор! И не думайте!.. Всякая популяризация – мерзость…
– Но вы сами хорошо знаете, что наши мужички не имеют даже понятия о кислороде…
– Поверьте, имеют! – сделав не допускающий противоречия жест рукой, воскликнул граф… – Имеют!..
– Но отчего же, по уверению статистиков, крестьянские дети умирают в ужасающем количестве?..
– Пускай их мрут! – совершенно неожиданно для меня высказался Лев Николаевич и не замедлил пояснить свою мысль, – вместо завядшей травки вырастет другая…
Я стал в тупик и не знал, что отвечать… Авторитет, которым пользуется Лев Николаевич до сих дней как психолог и философ, совершенно сковал мне уста…
– Я слышал, – переменил разговор граф, – вы были женаты?
– Увы!..
– Почему же так?
– Отвечу словами Соломона: vanitas vanitatum[1]…
– Что за вздор? Стало быть, не было взаимности?..
– Напротив, этого добра было чересчур много… Вот поэтому-то я больше не признаю так называемого личного счастья, которое вы проповедуете в своем романе «Анна Каренина».
– Я в нем ничего не проповедую… я только констатирую факты…
– Неправда! – сказал я, поднимаясь с барских кресел и приготовляясь произнести грозную филиппику нашему незабвенному беллетристу, который в свою очередь встал с мягкого дивана…
– Что же я проповедую в своем романе? – сказал граф.
– Истину, которую давным-давно пропагандировал блаженной памяти поп Сильвестр, – отвечал я.
– А именно?
– «Жена да боится своего мужа»…
– Да разве это худо?
– Напротив, очень похвально, только, к сожалению, не ново… Сильвестр рекомендовал для семейного счастья «плетку», а вы сочинили целый роман, который лучше всякой плетки может скрепить узы Гименея… Вам, как изобретателю этой творческой плетки, лучше знать, в чем тут вся суть заключается… В вашем романе все супруги-мужья, сколько их в наличности ни оказывается, невинные, как агнцы, и ни один из них, влекомый угрызениями совести, не решается броситься под паровоз… Но… Анна Каренина неминуемо должна была экспонировать своей белоснежной шейкой на рельсах… Как ни упрашивали почитатели вашего таланта не производить с Карениной такую зверскую расправу, вы все-таки с ловкостью мясника свое дело сделали…
Граф побледнел. Я продолжал:
