Когда все уселись в барку, наступил кульминационный момент: иностранцам зачитали специально сочиненный по такому случаю следующий наказ остроумного градоначальника: «Французы! Россия дала вам убежище, а вы не перестаете замышлять против нее. Дабы избежать кровопролития, не запятнать страницы нашей истории, не подражать сатанинским бешенствам ваших революционеров, правительство вынуждено вас удалить отсюда. Вы будете жить на берегу Волги, посреди народа мирного и верного своей присяге, который слишком презирает вас, чтобы делать вам вред. Вы на некоторое время оставите Европу и отправитесь в Азию. Перестаньте быть негодяями и сделайтесь хорошими людьми, превратитесь в добрых русских граждан из французских, какими вы до сих пор были; будьте спокойны и покорны или бойтесь еще большего наказания. Войдите в барку, успокойтесь и не превратите ее в барку Харона. Прощайте, добрый путь!»
Упомянутый Ростопчиным Харон окончательно добил невольных мореплавателей. Ведь Харон в греческой мифологии – это перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мертвых. Подобные намеки оказали на сидевших в барке куда большее впечатление, чем осуждающие крики собравшейся на берегу толпы. «Это грозное объявление привело нас в ужас», – напишет Домерг.
Ну а что же было дальше? Собственно, ничего такого ужасного с отчалившими той августовской ночью от московской пристани не случилось. Более того, если бы высланные наперед знали, что ждет оставшихся в городе москвичей, вынужденных пережить все прелести оккупации, они должны были даже благодарить графа Ростопчина.
1 сентября они доплыли до Коломны, 22 сентября были уже в Рязани, а 5 октября увидели древний Муром. Наконец, 17 октября, в тот самый момент, когда наполеоновы войска бежали из Москвы, арестанты добрались до Нижнего Новгорода. И путь их отнюдь не был похож на дорогу через тернии к звездам. Местное население, встречавшееся им, в основном не выказывало своей неприязни: «С каждым днем население становилось менее враждебно к нам», – пишет Домерг, и далее: «Эта перемена становилась тем резче, чем больше мы удалялись от Москвы… народ тут становился свободнее от непосредственного влияния нелепых прокламаций, которые представляли французов людоедами».
Ну а то, что в Коломне их пытались забросать камнями, было вполне обычным проявлением отношения населения ко всем иноземцам. В конце концов, на дворе стояло военное время. И если даже в экипаж возвращавшегося из армии Барклая-де-Толли жители Калуги бросали что ни попадя, из-за чего его адъютант Арсений Закревский вынужден был со шпагой в руках защищать своего командира, то что же говорить об иностранцах…
