— Великий Шамаш убрал опасность, он сразился с демонами и обратил их в бегство — гордо ткнул в себя ладонью шаман. Он всегда называл себя не иначе, как «Великий Шамаш».
Однако он покривил душой, в этом месте не осталось ни грана охранного волшебства, все защитные заклятия принял на себя несчастный медведь. Даже слабосильному шаману это было очевидно, все же прыжки и заговоры в течении получаса он совершал так, — «для солидности».
— Давай, хватай, однако — шаман поддел рукой толстое металлическое кольцо, торчащее из снега.
Видя, что шаман жив и невредим, Мисуку схватил второе — парное кольцо. Вдвоем они насилу вытянули из снега медный ларец с основательно промятой крышкой. Квадратный сундучок был не очень то и большой — длиною в локоть и высотой в пол локтя, однако тяжеленный. Запоры его были смяты и сломаны непомерными усилиями исполинского медведя.
Шаман присел и, откинув крышку, заглянул в ларец.
— О-о-о, великий Ингар! — все, что мог вымолвить опешивший шаман. Он вдруг вскочил, неестественно побледнел, словно свежевыпавший снег, и плюхнулся задом прямо в сугроб.
Мисуку в испуге далеко отпрыгнул и осторожно попятился от опасного места. Однако вроде бы с шаманом было все в порядке, на сколько в порядке может быть с наполовину сумасшедшим. Распахнув во всю ширь свои глаза-щелочки, шаман вертел головой во все стороны, будто бы пытаясь что-то разглядеть в морозном воздухе.
— Эй, шаман, ты что, однако! Живой, что ли?
— Шамаш жив-вой — прохрипел колдунишка, в растерянности забыв прибавить свое всегдашнее «великий».
— А что тогда скачешь, словно белка бешеная, напугал меня, однако, олень безрогий — в сердцах выругавлся Мисуку, позволив себе небольшую вольность. Однако шаман не обратил на это ни какого внимания.
— Кар…, там, там кар… кар… — тыкал пальцем в сторону ларца шаман.
— Ну что ты каркаешь? — не на шутку разозлился Мисуку — говори, что там.
Привлеченные громкой руганью Мисуку, их начали окружать другие охотники.
Однако шаман уже почти совладал с собой. С трудом поднявшись, он осторожно поддел ногой и захлопнул тяжелую крышку ларца.
Самолично упаковав его в оленью шкуру и крест накрест перевязав кожаными ремнями, шаман кряхтя загрузил ларец на собственные нарты.
Всю дорогу он носился со своим ларцом, трясясь над ним, словно олениха над новорожденным бычком. На все вопросы охотников он отвечал: «Не ваше дело, теперь великий Шамаш станет еще великее… величее… эээ самым великим среди шаманов» и мечтательно закатывал глаза.
