Очередной рывок, хруст — и обугленные кости передних лап, ставшие вдруг хрупкими словно стекло, подломились под массивным зверем, он тяжело ткнулся носом в жесткий снег.
Лишившись передних конечностей по самые плечи, зверь неуклюже — словно тюлень на берегу — извернулся и пропахивая носом снег, попытался уползти подальше от страшной ловушки.
Обильно орошая снег своей кровью, он отталкивался задними лапами, скользя по снегу грудью. Медведь довольно быстро волочил свое изувеченное тело прямо по направлению к застывшему в страхе Мисуку.
Сотрясаясь от мистического ужаса, Мисуку с трудом приподнялся на одно колено. Непослушными руками, дрожащими словно у столетнего старика, он направил жезл прямо в рыло медведю — в его широко распахнутые от ужаса и боли глаза.
Охотника и медведя разделяло всего метров пять, когда заряд жезла снес половину медвежьей башки — ошметки окровавленной кости и мозга заляпали белоснежный снег.
Медведь вздрогнул и остановился, его высоко поднятый зад мягко осел на снег, но Мисуку уже этого не видел — завывая от ужаса, он со всех ног улепетывал прочь, зарываясь в снег по самое колено, позабыв о своих снегоступах.
* * *
— Ингааа-а-ар!!! Тебе молюсь!!!
Ух-ух! Хе-хе, хе-хе!
Ух-ух! Хе-хе, хе-хе!
Великий Сад-а-а-ар, дай мне силы.
Ух-ух! Хе-хе, хе-хе!
Великий Морр-а-а-а, повелитель бури дай мне силы!
Ух-ух! Хе-хе, хе-хе!
Великие предки-и-и… — оглашал хриплыми воплями бескрайние просторы замерзшего океана кривоногий шаман.
Племенной колдун, словно полоумный, вот уже полчаса прыгал вокруг выжженного черного пятна на снегу, усердно стуча в бубен. Погремушки, из желчного пузыря тюленя, притороченные к его поясу, наполненные мелкими заячьими костями, погромыхивали в такт его безумным прыжкам.
Что уж там могло гореть посреди замерзшего океана — не известно, но жирное черное пятно диаметром метра три имело место быть.
Мисуку с опаской наблюдал за странными и неестественными движениями шамана. Команда охотников споро разделывала медведя, рубя топорами неподатливую, задеревеневшую на морозе тушу. Медведь был матерый, но еще не старый и он был просто огромен — исполин среди себе подобных.
Наконец то физические упражнения шамана закончились. Он жестом подозвал к себе Мисуку.
Охотник неохотно поплелся к шаману, щуря на яркое солнце, красные, словно у вампира глаза. Они до сих пор еще болели и слезились, будто кто щедро сыпанул в них мелкого морского песка.
— Боязно однако — с дрожью в голосе проблеял Мисуку, он еще помнил, что стало с медведем.
