В пиршественной зале стало так же тихо, как и вокруг Сэмма, голос Уоллиса с силой разносился по помещению, высоким эхом отдаваясь в наушниках Сэмма:
— Я имел честь служить с полковником всю мою жизнь; именно он вынул меня из взращивающей капсулы, он же провел для меня курс молодого бойца. Он лучший из всех, кого я встречал, и замечательный лидер. Мы не имеем отцов, но, если бы имели, я хотел бы думать, что мой был бы таким, как Ричард Корнуэлл.
Он сделал паузу, и Сэмм покачал головой. Корнуэлл и был их отцом, во всех отношениях, кроме биологического. Он учил их, направлял, защищал — делал все, что должен был делать настоящий отец. Всё то, чего Сэмму никогда не доведется сделать.
Он подкрутил зум подзорной трубы, как можно сильнее увеличивая изображение лица майора. Слез не было, но глаза смотрели мрачно и устало.
— Мы были созданы, чтобы умереть, — продолжил майор. — Чтобы убить, а затем умереть самим. Наши жизни служили лишь двум целям, и первой мы достигли пятнадцать лет назад.
Иногда мне кажется, что наибольшая жестокость заключается не в самом «сроке годности», а в том, что нам пришлось ждать все эти пятнадцать лет, чтобы узнать о нем. Младшим из вас хуже всего, потому что вы уйдете последними. Мы были рождены в войну, и мы достигли нашей славы, а теперь мы сидим в зале угасания и смотрим, как умираем, один за другим.
Партиалы в комнате снова напряглись, на этот раз заметнее, некоторые подскочили на ноги.
Сэмм резко крутанул трубой, переводя ее на полковника, но то, что она была настроена для четкого изображения лица майора, заставило его растеряться, и несколько наполненных паникой мгновений он беспомощно осматривал комнату под крики «Полковник!» и «Время!».
В конце концов он отстранился, перенастроил оптику, и стал подбирать зум с расстояния почти в милю. Он нашел взглядом постель полковника, стоящую на почетном месте в передней части комнаты, и стал смотреть, как старик дрожит и кашляет, а из уголков его рта вытекают капельки черной крови.
Он уже выглядел трупом, его клетки разлагались, и тело гнило почти на глазах у Сэмма и остальных наблюдавших за сценой солдат. Полковник захрипел, сморщился, дернулся и замер.
Комната наполнилась тишиной.
Сэмм с каменным лицом смотрел, как солдаты исполняли последний посмертный обряд: не произнося ни слова, они открыли окна, отвели в стороны занавески и включили вентиляторы.
Люди встречали смерть рыданиями и речами, воем и скрежетом зубов.
