– Как тебе азиатская кухня?
– Люблю. Китайскую, японскую, корейскую.
– Вьетнамскую?
– Никогда не пробовала, – призналась она.
– Если тебе не понравятся закуски, я отвезу тебя еще куда-нибудь.
Рейн расслабилась, а автомобиль стал набирать скорость так же стремительно, как ее Дев. Звук двигателя стал на октаву выше, ненавязчиво предупреждая пассажиров о возможностях своей первобытной мощи. Она наблюдала за Кордом. Он профессионально вел машину.
– Ты был бы хорошим наездником, – заметила она.
Корд бросил на нее быстрый взгляд, потом отвернулся, лавируя в плотном потоке машин.
– Почему ты так думаешь?
– У тебя потрясающие руки.
Произнося эти слова, Рейн вспоминала миг, когда он обхватил ее лицо ладонями. Она порадовалась, что в машине темновато и Корд не увидит ее жаркого румянца.
– Наследство растраченной молодости, – сухо заметил он. – Семейная традиция. Мой прадед и дедушка были мустангерами – охотниками за дикими лошадьми.
Они гнали мустангов пешком день и ночь, не позволяя им есть и пить – разве что несколько чашек воды. Таким образом они могли привести мустангов на свою землю.
.,. – /Почему? – спросила. Рейн пораженно.
– Бедность. У них не было ни загонов, ни заборов, ни лишних наездников. Только упорство. И больше ничего.
– А мустанги не убегали?
– Они привыкают к территории. Передвигаются по широкому кругу, держатся хорошо знакомых пастбищ и водопоев. Двое мужчин могли работать с целым стадом.
Прыгая, как лягушки, они отрезали доступ к воде/гнали мустангов все дальше и дальше.
– И сколько это длилось?
– Пока лошади не становились такими голодными и измученными жаждой, с воспаленными ногами, что можно подойти и набросить на них веревку. Они готовы были идти уже куда угодно ради глотка воды.
Рейн повернулась к Корду, очарованная тембром его голоса; рядом с ним ей было комфортно и спокойно. Казалось, что его голос она могла бы слушать бесконечно, как музыку.
Корд продолжал говорить, не отрывая глаз от дороги.
Он давно не вспоминал о прошлом, о людях из родных мест, об ароматах детства. По некоторым причинам сегодняшние воспоминания вызывали у него щемящую грусть.
– Отец ходил на последнюю охоту за лошадьми, когда ему было всего девять, – спокойно продолжал Корд. – Хороших мустангов угнали, в те места пришли люди и заселили все.
– Держу пари, это были упрямые маленькие пони.
– – Да, У них самые твердые копыта в мире.
Воспоминания, ранящие душу, словно выстрел. На стене в спальне отца висели старые причудливые фотографии с виньетками, картины, изображающие мустангов и мустангеров, давно покойных.
