— И что самое главное вы вынесли из Оксфорда, Рона? — добродушно произнес Джон. — Кроме классиков, конечно.
— Да, пожалуй, в первую очередь классики. Они научили меня логически мыслить, Джон. Но в данном случае мне не сильно нужна логика, чтобы понять, что вы не такой простодушный, каким притворяетесь, и что на самом деле ваше мнение по любому важному вопросу не отличается от моего. Но я не буду пытаться докапываться, зачем вам необходимо выставлять себя в таком свете.
— Неужели так? — Уотерхаус вынул изо рта трубку и начал ковырять в ней спичкой. — Думаю, вы ошибаетесь.
— Рона тоже притворяется, — заметил Гарольд. — Вы ведь не верите, что она на самом деле серьезно относится к тому, что говорит.
— А брат разделяет ваши взгляды? — спросил Джон, закончив возиться с трубкой.
Рона глянула на брата, который стоял у рояля, с неприкрытой скукой листая альбом с пластинками.
— Глен очень консервативен, — сказала она. — Как и положено доктору.
Услышав свое имя, Глен поднял глаза.
— Чего это вы обо мне заговорили?
Он выпрямился во весь свой огромный рост и не спеша двинулся к нам.
— Не понимаю я Бакса, хоть убей. Мое музыкальное развитие остановилось на Бетховене, и, я думаю, этого достаточно.
— Вполне, — согласился Гарольд.
Наша беседа завяла, и мы один за другим переместились в главную часть комнаты.
Френсис улыбнулась:
— Ты хочешь сказать, Глен, что не получил удовольствия?
Глен зевнул. Он был доктор, образованный и все такое, но при этом манеры имел ужасные. И что самое любопытное, они нас всех устраивали. Взять хотя бы меня и Френсис, плохие манеры в людях нас вообще-то коробили, но только не в Глене. В нашем друге все выглядело симпатичным.
Он улыбнулся:
— Боюсь, Анджела зря старалась, пытаясь впихнуть в меня Бакса. Для него, кажется, там нет места.
— О, Глен, вы должны попытаться его понять. Он чудесный. — Голос Анджелы был пропитан меланхолией, как и положено вечно больной. У нее была привычка обращаться за поддержкой в каком-либо суждении к любому, кто находился рядом. — Правда, Бакс чудесный, Рона?
— Но вы же знаете, Анджела, я не очень музыкальна, — мягко проговорила Рона. — Не стану притворяться, что понимаю Бакса, но если вы говорите, что он чудесный, то вполне готова вам поверить.
— Но он действительно чудесный, — повторила Анджела, беспомощно оглядываясь по сторонам.
Как будто получив сигнал, Джон Уотерхаус, тяжело шагая, приблизился к кушетке, на которой полувозлежала его жена. Походка у него была вразвалку, больше подходящая моряку, а не инженеру-электрику.
