После этого не могло быть для нее никакой Австралии.
А потом подошла Целина.
И теперь она ехала с подсознательной мыслью: посмотреть, словно прокрутить, еще два варианта своей жизни, — если бы ее увезли туда девочкой и если бы она уехала, когда уезжали Вера, Юлька, Анечка… Для себя она не допускала другого выбора, но, может быть, не права была, что отняла Австралию у родителей? Все-таки вся семья — там.
…Голос дикторши, вежливый, но невнятный, сообщил что-то о самолетах. Она, конечно, ничего не поняла, но вскинулась, потому что стрелка на часах подходила к семи, и как бы предназначенный ей «боинг» британской компании не улетел без нее!
В нижнем посадочном зале оконные стекла были черные — так рано ложится в тропиках темнота. На светящемся табло мигали цифры ее рейса, но город не тот, хотя тоже — Австралия, и она забеспокоилась: а вдруг что-то изменено или она напутала, и спросить не у кого, вернее, она просто не может! Унижает безгласность в чужой стране! И как прекрасна, оказывается, свобода родного языка, когда мы живем в ней, как воздух, не замечая ее.
Волна туристов, рослых и уверенных в себе европейцев, прихлынула к выходу и ждала посадки. Посадочные талоны у них были несколько иными, чем у нее, хотя тоже сине-красные в полосочку. Она опять начала волноваться — вдруг что-то не так! Английское семейство в рыжих веснушках, с аккуратными дорожными корзиночками и девочками, одетыми в одинаковые шляпы с бантами, тоже вроде бы летящее в Австралию, базировалось рядом с ней на диване, но настолько было само в себе изолировано от окружающих, что она не осмелилась к ним обратиться, а со своими жалкими познаниями языка — тем более.
Так и страдала до последнего мгновения, пока не раздвинулись черно-стеклянные двери, и они все пошли в ночь, в жаркую и влажную темноту, пронизанную огнями летного поля. Тупоносый автобус плыл, как рыба в глубокой воде, между корпусами самолетов, огромных и высоко поставленных, с высвеченными на хвостах марками компаний: желтой сингапурской птичкой, белым на алом ноле кенгуру — «Квонтас». И, наконец, сине-красные цвета британского флага, под защиту которого она вверяла свою жизнь на ближайшую ночь — в прямом смысле.
Очень тяжелая ночь в чужом самолете. Сна нет, потому что это — не привычный усыпляющий салон Аэрофлота. Это кинотеатр средних размеров с двумя залами, тяжело, с натужным гулом рассекающий пространство. Не спится в густонаселенном мире чужих людей, перед широкоформатным киноэкраном, где молча бежит благородная английская драма (кто хочет смотреть фильм со звуком, за особую плату получает наушники и втыкает их в ручки кресла). Ярко-зеленый английский пейзаж, где скачут красивые гнедые лошади и тоненькая мисс, в сапогах для верховой езды, очень красиво плачет из-за чего-то и обнимает лошадь за шею. Долго идут крупным планом глаза девушки и глаза лошади. И хотя все условия для сна предусмотрены — спинки сидений значительно выше аэрофлотских, и подушечки полагаются, обтянутые пестрым нейлоном, и чужие люди, в одном ряду сидящие, дружелюбны и деликатны, — нет сна! К тому же всю ночь не прекращается сервис. Несут поздний ужин, ночной чай, ранний завтрак… И не всегда разберешь, что в этих стерильно упакованных тюбиках и баночках, а при притушенном ночном освещении тем более — майонез или взбитые сливки? И столько ложек — круглая, длинная, пластмассовая. Какой есть компот, а какой сахар размешивать? Она косила глазом на соседнюю английскую даму, но все равно попадала впросак, и это опять злило ее каким-то мелочным, но унижением. На листе салата в жидком растворе плавали маленькие морские твари из семейства креветок — не по себе было с непривычки от иностранной еды. Как тут не вспомнить добром аэрофлотскую курицу!
