— Да здравствует Давид, царь над Израилем!
Царь улыбнулся. Похоже, ему это нравилось. Девушка, сидевшая рядом с ним, поднялась.
— Что ты так торопишься, Суламифь? Подожди немного, — сказал царь и взял ее за руку.
— Я должна идти, свекор. Соломон скоро начнет искать меня в винограднике. Вы же знаете, как только я немного задерживаюсь, он начинает меня искать. Он уже, наверное, десять раз пропел Песнь Песней от начала до конца.
Но царь Давид не отпускал ее. Он потянул ее поближе к себе под тенистое дерево и крепко обнял.
— Шулечка… голубонька… кисонька.
Суламифь вырывалась из его рук. Ее волосы растрепались, лицо вспыхнуло.
— Оставьте меня в покое, свекор! — горячо дышала она. — Это грех, вы грешите против своих псалмов.
— Если ты захочешь, кисонька, — горячо шептал царь Давид, — если ты захочешь, я сочиню в твою честь еще более прекрасные псалмы и Песнь Песней, еще прекраснее, чем у Соломона…
Мы услышали поцелуй. Второй. Третий. Суламифь умоляла, вырывалась из его рук:
— Пустите меня, прошу вас, пустите, свекор! Соломон узнает, будет скандал.
— Ни фига он не узнает, кисонька, ни черта он не узнает, голубонька…
— Птицы ему расскажут, свекор. Соломон знает язык птиц.
— Птицы моего имения, — сопел царь Давид, — ничего ему не расскажут. Птицы моего имения на моей стороне.
Мы снова услышали поцелуй. Второй. Третий. Кто знает, до чего бы дошло дело, если бы царь Давид не услышал голос Вирсавии.
— Давид, где ты, Давид?
Суламифь вскочила, поправила волосы и умчалась, как серна, пылающая, разгоряченная. Царь Давид поднялся, взял арфу и пошел в сторону мраморного дворца. Мы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не исчез среди деревьев.
С поля до нас доносилась песня работавших там ангелов. Пахло изюмом и миндалем[57], потом и псалмами.
Я посмотрел на моего друга, мой друг посмотрел на меня, и мы поняли друг друга.
— Если бы Вирсавия знала, что здесь случилось… — начал я.
— Вирсавия уже свыклась с этим несчастьем. Но если бы узнала Ависага, даже не спрашивай, что было бы.
— Ну а царь Соломон, если бы он узнал, он бы смолчал?
— Он от злости изорвал бы всю Песнь Песней.
— Было бы лучше, чтобы он ничего не узнал, все-таки жаль Песнь Песней.
Писунчик махнул рукой:
— Мне-то что? Пусть они хоть головы друг другу поотрывают.
Мы отряхнули пыль с крыльев и поднялись в воздух. Солнце уже клонилось к западу.
— Теперь мы должны найти ангела Лейбеле-пастуха. Это мой старый друг. Я его уже сто лет не видел.
— Где мы его найдем, Писунчик?
