— Хай, Сина! — добела отмытый пластмассовый стаканчик в грязных руках Иу качнулся в знак приветствия. — Мы не умерли!
— Ты не умер, Иу! — хихикнула Сина. — Ты сильный, как Дьял!
— Да, я сильный, как Дьял, я могу убить хайду.
Иу готовился перечислить все, что он может во славу Сины, но тут появился ОН!..
Это было подобно грому холодного декабря. Тому грому, что оглушает в мгновение ока, от которого из ушей течет кровь и замирает в груди. Грому, сопровождаемому ослепительной молнией, настолько яркой, что в сравнении с ней, невероятной, даже рассматриваемое в упор, редкое на СВАЛКЕ солнце кажется бледным светлячком-гнилушкой.
Он вышел из-за кургана консервных банок, прошел разделявшие их пять шагов и тихо присел рядом на перевернутый бак. Он был грязный, худой, заросший всклокоченным волосом, с провалившимися глазами, в которых сквозило или безумие, или страх. А еще он хромал, сильно припадая на правую сторону.
— Я пришел.
Лицо его исказилось, он словно хотел добавить что-то еще, но только всхлипнул и повалился навзничь, широко раскинув руки.
Великая минута молчания повисла над СВАЛКОЙ.
— Красивый! — громко шепнула бледная до синевы Сина и перевела взгляд на Иу. — Зови Дьяла! Скорее!
Немного пришедший в себя Иу покачал головой. Лысый череп его покрылся мелкими бисеринками пота.
— Дьяла нельзя. Дьял съест, Дьял все ест.
— Красивый! — завизжала Сина, указывая пальцем на лежащего неподвижно. — Он достанет то, что ДЕЛАЕТ ПОКОЙ, и мы умрем, Иу!
Она визжала, дергаясь всем телом, тыкала в лежащего пальцем и пыталась бежать, но ноги ее не слушались, они словно приросли к тому месту, где она стояла.
Иу протянул длинную цепкую руку, сгреб Сину за волосы и швырнул в сторону. Сина крутнулась волчком, упала, смотрела снизу затравленно и дико.
— У него нет того, что ДЕЛАЕТ ПОКОЙ. Красивый, да. — Иу рассматривал лежащего. — У него на ногах ступы, такие мы носим. Когда холодно. Так?
Даже не оглядываясь, он знал, что Сина покорно кивает.
— Это, — Иу тронул белый халат на лежащем, — одежда Красивых. Дрянь. И это дрянь, — он потрогал старые брюки. — Он плохо ел. Слабый. Ему надо дать хайду. Много. Иди.
Иу сел на свое место, указав Сине напротив себя. Та покорно поплелась, далеко обойдя распростертое тело. Косилась с ужасом, дрожала ноздрями.
Они не смотрели, как он вставал, как мутными глазами обводил мир, как садился на перевернутый ржавый бак и долго тер виски.
У народа хау не было принято подглядывать за слабым, это считалось неприличным, стыдным и было небезопасно. По негласному закону слабый, чью слабость увидели, имел право на Семь Лун Повиновения. Любопытный семь ночей добывал слабому пищу, собирал улиток и перетряхивал ложе из водорослей для дневного сна. И слабый помыкал увидевшим, даже безнаказанно поколачивал.
