Когда смущенный Ванюшка отводит глаза, она с добродушной усмешкой говорит:
— Я из Короткино… Незамужняя…
И это звучит так естественно, что нет сомнения: в человеческой речи не существует более нужных, более естественных в этот миг слов. Именно эти слова женщина должна была сказать после того, как Ванюшка смутился, так как слова устраняли преграды, которые возводит человеческая мораль между незнакомыми мужчиной и женщиной. И между этих слов прозвучало: «Ты понравился мне. Ты молод, красив! Смотри, светит солнце, бежит дорога!»
— Меня зовут Лиза!
— А меня — Иван… Ванюшка! — отвечает он, понимая, что страшно обидит ее, если не скажет своего имени.
— Вот и познакомились! — легонько, удовлетворенно вздыхает она и невольно, сама не замечая, придвигается к Ванюшке. — Ты откуда едешь?
— Из Абрамкино, — отвечает Ванюшка.
С ним происходит непонятное: чувство неловкости, застенчивости исчезает, в движениях, позе, наклоне головы появляются простота, изящная легкость. Незнакомым для себя жестом — кивком головы — он забрасывает назад светлые волосы. Теперь ему совсем не трудно повернуться к женщине, посмотреть в глаза. Она отвечает веселой белозубой улыбкой.
— Пешком-то надоело идти? — спрашивает Ванюшка. — Поди, обрадовалась, когда машину увидела?
— Обрадовалась, Ванюша! — с готовностью подхватывает она. — Боюсь я одна по лесу ходить.
— Чего бояться? — спрашивает он.
— Одной — страшно! — поежившись, ответила она. — Одному плохо… Человеку плохо одному. Вот сейчас я шла дорогой… Тихо, дремотно, словно на земле и нет никого. О боже, думаю, неужели так и останется! Ни мамы у меня, ни мужа, ни ребятишек…
— Замуж бы выходила. Тебе замуж… — говорит Ванюшка, быстро взглядывая на нее. — Тебе замуж…
— Легко выйти! — заканчивает она и приглушенно, радостно смеется. — Замуж можно выйти, да не хочу!
— Почему?
— Мне и одной неплохо!
— Не поймешь тебя! То ты одна боишься быть, то тебе одной хорошо!
Лукаво подтолкнув его плечом, она вызывающе, грудным голосом поясняет:
— Я редко бываю одна!
— Чудная ты! — покачивает головой Ванюшка. — Ой и чудная ты! — с восхищением повторяет он. Так естественно, так просто выглядит все, что говорит и делает женщина, что ему и не приходит на ум осудить ее. Осудить ее — это значит осудить непонятное и незнакомое ему. Ей, женщине, вероятно, действительно жить одной лучше, хотя она боится одиночества, тайги, пустынной дороги.
— Ты сам чудной! — отшучивается Лиза. — Шибко чудной!
