Негодование Эдварда было искренним. Восприятие Изабеллой их отношений, вероятно, имело мало общего с его собственным. Сентиментальные выражения, в которых она описывала их свидания, страсть и желания, которые она ему приписывала, могли и в самом деле показаться ему фантазиями, почерпнутыми больше из романтической литературы, нежели из реальности. В восторженной риторике некоторых записей своего дневника Изабелла могла даже намекнуть, что у них были интимные отношения, тогда как их не было. Кроме того, она проявила беспечность: ведя дневник и оставляя его на виду, она, похоже, необдуманно причинила боль ему и его семье. Единственное, что оставалось Эдварду, — это отрицать содержание дневника, настаивать, что Изабелла все выдумала. Он обрушился на свою бывшую подругу. Она была «восторженной и хвастливой дурой, — писал он, — подлой и ненормальной женщиной», склонной к «вздорным литературным фантазиям».
Эдвард пришел в ярость от контраста между его положением и положением Генри Робинсона. Генри представал на страницах дневника как «средоточие человеческой злобы, ничтожества, обмана и жестокости», сказал Комбу Эдвард; его поведение вынудило Изабеллу искать «бегства, почти любой ценой, от рабства союза, сделавшего ее жизнь совершенно непереносимой». Однако этот отвратительный муж, у которого, как было известно, есть любовница и внебрачные дети, являлся абсолютно невиновным в глазах закона.
Джордж Комб был побежден. «Меня глубоко тронуло отчаяние бедного Лейна, — сообщил он сэру Джеймсу Кларку. — Лейн разбит, а леди Дрисдейл и миссис Лейн живут в мучительном ужасе огласки». Комб, с таким энтузиазмом рекомендовавший Мур-парк своим друзьям, чувствовал себя лично ответственным за честь доктора. Он постарался дистанцироваться от Изабеллы. Она «изображала большой интерес к новой философии, — сказал он Кларку, — но миссис Комб и мне она никогда не нравилась». Хотя она была «умной, интеллектуальной женщиной», «недостаточность ее коронарного участка придавала проявлениям ее интеллекта холодный, унылый тон, лишавший ее всяческого интереса в наших глазах».
История эта поразила друзей Комба. Изабелла Робинсон была «необычайной женщиной, — сказал сэр Джеймс Кларк, — первой… кто когда-либо фиксировал свой позор». Мармадюк Блейк Сэмпсон, редактор «Таймс» из Сити и фанатичный сторонник френологии, считал, что Эдварду следует взять часть вины на себя, даже если он и невиновен в прелюбодеянии. «Разделяя ее утренние поездки и позволяя взаимное общение с детьми, он… уделял ей самое большое внимание, какое мог позволить себе влиятельный, имеющий положение в обществе человек. Он имел дело с сомнительной личностью и замарался. Если бы он отдавал себе отчет в имевших место последствиях, ставших законным результатом нехватки у него проницательности, чувства собственного достоинства и благоразумия, я больше поверил бы любому его утверждению, нежели когда он выставляет себя жертвой».
