Хотя люди вели записи своей домашней и духовной жизни сотни лет, заметное распространение эта практика получила в начале XIX века. Прежде большинство дневников были семейными книгами, личными скорее для семьи, чем для отдельного индивида, а тайные мысли включались в письма к доверенным друзьям. Моду на личные дневники подогрела популярность романтической поэзии, ценившей самоанализ, и первые публикации личных дневников: дневники XVII века, принадлежавшие Джону Эвелину, впервые увидели свет в 1818 году, а дневники Пипса — в 1825-м. В двадцатые годы XIX века число публикуемых дневников ежегодно удваивалось, а в тридцатых достигло апогея и сохранялось на этом уровне до конца пятидесятых. В большинстве случаев авторы этих личных журналов не представляли, что когда-нибудь их слова прочтут чужие люди. Дневник XVIII века, оставленный предком Изабеллы Сэмюэлом Керуэном, чья ветвь семьи эмигрировала в Соединенные Штаты из Камберленда, был издан в 1842 году. В предисловии цитировалась просьба Керуэна: «Пусть [эти бумаги] развлекут моих друзей, кому я их и рекомендую, прося уберечь от исследования всеми другими, ибо написаны они небрежно и только лишь для глаза доброго и дружеского». Обещание откровенности притягивало читателя, а издатель настаивал, что публикация дневника Керуэна «ни в коей мере» не была «нарушением его предписаний», но осуществлялась «в память о нем».
Вымышленные дневники тоже стали распространенным явлением в 1850-х. Эпистолярный роман XVIII века, в котором история рассказывалась в письмах, постепенно уступил место роману-дневнику, где героиня писала сама себе. Начало этой перемены восходит к пользовавшемуся огромной популярностью роману «Памела» (1740) Сэмюэла Ричардсона, в котором письма рассказчицы к своим родителям заменяются, по мере все большей ее изоляции, чем-то похожим на личный журнал. В «Воспоминаниях мисс Сидни Бидалф, извлеченных из ее личного журнала» (1761), принадлежавших перу Фрэнсис Шеридан, героиня отправляет доверенной подруге ряд писем, но выражения, в которых она описывает свое смелое предприятие, предвосхищают более глубокую секретность личного дневника: «Только тебе, мое второе «я»… с тобой я связана торжественной клятвой и взаимной доверенностью раскрыть сокровеннейшие тайны моей души, и у тебя они в такой же безопасности, как в моем сердце».
Некоторые из первых романов-дневников XIX века претендовали на подлинность. «Дневник скучающей особы», опубликованный анонимно в 1826 году, издатель назвал личным журналом, обнаруженным среди имущества молодой женщины, умершей от туберкулеза. Вскоре затем стало известно, что это — беллетристическое произведение Анны Браунелл Джеймсон. В предисловии к следующему изданию миссис Джеймсон извинилась за претензию на подлинность дневника: «В мои намерения не входило создание иллюзии путем придания вымыслу видимости правды, на самом деле я хотела скрыть правду, набросив на нее покров вымысла». Также подлинным посчитали первоначально и «Дневник леди Уиллоуби, излагающий ее семейную историю и богатый событиями период правления Карла Первого», изданный в 1844 году с имитацией под XVII век: текст был напечатан старинным шрифтом на широких листах кремовой ребристой бумаги, золотой обрез — украшен узором в виде ромбов. В 1848 году автор, Ханна Мэри Ретбоун, опубликовала «Продолжение…» из того же вымышленного дневника, в предисловии к которому призналась, что «выдала себя за» историческую личность. Успех ее стилизации породил целую серию подражаний на протяжении пятидесятых — романов под видом недавно найденных личных дневников забытых женщин, в большинстве случаев с минимальной маскировкой. Эти опубликованные дневники, настоящие и вымышленные, эксплуатировали идею о дневнике как самом чистом литературном повествовании и одновременно подрывали ее.
