— А зачем? — удивленно проговорил кто-то.
— Небось для веса, — пояснил Ладейников.
— Чепуха! — громко и брезгливо сказал Карнеев. — Никто из наших не мог этого сделать!
— Помолчи, Карнеев! Директор хотел прийти сюда, но я сказала, что мы сами разберемся. Кто был сегодня на Почтамте?
— Я, Цуганов и Васильева, а из второго звена Ракитин, Варакина и Аршанский, — с вызовом ответил Карнеев.
«И чего он лезет? — тоскливо подумал я. — Хочет показать, что он ни при чем? Да на него и так никто не подумает…»
— Ну вот, — сказала Лина, — я обращаюсь к названным товарищам: кто из вас это сделал?
— Я! — прозвенел за моей спиной такой знакомый и любимый голос, что я мгновенно узнал бы его из тысячи голосов.
— Ты, Варакина? — недоверчиво произнесла Лина. — Зачем?
— Надоела возня с мусором, — свободно ответила Нина. — А Ракитину подавай мировой рекорд. Ну я и сунула эти брошюры. Подумаешь, ценность: «Как разводить опенки в сухой местности»!
— А ты понимаешь, Варакина, что ответишь за это пионерским галстуком? — как-то без особого гнева сказала Лина.
Короткое молчание и затем:
— Да!
Я молчал не потому, что хотел схватиться за спасательный круг, брошенный мне Ниной. Я молчал от счастливой растерянности, от огромного, до боли сладкого чувства, залившего мне душу. Ради меня Нина взяла на себя стыдный и жалкий проступок, не испугалась ни позора, ни кары!
— Варакина тут ни при чем, — сказал я, вставая. — Это сделал я.
— Ладно прикрывать-то! — крикнул Ладейников.
— Не валяй дурака! — жестко сказал Карнеев.
Но по тому, как металлически холодно вспыхнули глаза Лины, я понял, что она мне поверила.
— Чем ты докажешь?
— Брошюры назывались: «Как разводить шампиньоны», четыре связки…
Стало очень тихо, лишь за моей спиной любимый голос прошептал:
— Ну и дурак!
— Может, ты потрудишься объяснить, зачем ты это сделал? — со сдержанной яростью проговорила Лина.
Я ничего не ответил Лине, да и не сумел бы я сейчас объяснить, что заставило меня сунуть в мешок брошюры. Я думал в это время: настанет ли день, когда я буду вспоминать об этом как о давно минувшем и мне безразличном?
— Ясно зачем, — раздался насмешливый голос Юрки Петрова. — Чтобы победить в соревновании!
— Честно — кишка тонка, так давай на обмане! — крикнул Чернов.
— Это подло! — с отвращением сказал Карнеев.
И только его слова попали мне в сердце.
Чем злее и беспощаднее меня осуждали, тем сильнее крепла во мне уверенность, что все кончится благополучно. Мы столько лет дружили, неужели ребята не понимают, что не просто из тщеславия и самолюбия совершил я свой дурацкий поступок. И когда секретарь отряда, новенькая в нашей школе, Женя Румянцева сказала, что я недостоин носить галстук и меня надо гнать из отряда, я усмехнулся, настолько мне это показалось диким.
