Когда мы вошли на сверкающий огнями серебристый Крымский мост, я, не глядя на Севу, сказал о своем решении, умолчав, разумеется, что все это из-за Митьки и, даже скорее, из-за Лили.
— Ну и правильно! И я с тобой! — обрадовался Сева. — Всему научимся и потом покажем этому рыжему дураку! Ка-ак дадим ему, так он на двадцать метров отлетит!
— Это ерунда, — презрительно махнул я рукой. — Будем мы еще о такого руки марать. Мы его одним пальчиком… Только об этом пока никому ни слова, понял?
— Угу! — чуть не прыгая от радости, что скоро мы расправимся с нашим врагом, кивнул Сева.
Когда уже подходили к своим воротам, я остановился и, делая страшные глаза, еще раз предупредил его, чтобы он как-нибудь все же не проболтался.
— Да за кого ты меня принимаешь? — обиделся Сева и пробурчал в сторону: — Только вот что мы дома скажем, когда будем с синяками-то приходить?
Я задумался. Ух ты, и в самом деле… Потом ответил уверенно, зная, что это так и будет:
— Что-нибудь придумаем! В общем, завтра же в школе я узнаю, куда нужно ехать.
— А давай вместе! Хоть мне и во вторую смену, но я к тебе все равно пораньше прибегу, а?
— Как хочешь…
О распухшей губе и порванной рубашке матери было сказано, что это следы футбольного сражения, за что, конечно, последовал законный выговор и обещание два дня никуда не выпускать. Затем пришлось выслушать нотацию за учиненный в комнате беспорядок. Но теперь мне все казалось пустяком — только бы нас приняли учиться на боксеров.
В этот вечер я долго не мог заснуть. А когда заснул, то перед глазами все прыгали и прыгали загорелые мускулистые дяди в огромных рукавицах; а то я сам, спасая Лилю, смело шел точно в таких же рукавицах на обезумевшего от страха Митьку.
Проснулся я от надоедливого звона. Открыв глаза, понял, что это звенит будильник. Хотел было, как всегда, сердито нажать кнопку, повернуться на другой бок и снова забыться хоть на минуту, но вдруг отчетливо увидел перед собой эстраду, столбики с белыми канатами, людей в круглых перчатках, все вспомнил и, поспешно стряхнув с себя дрему, откинул одеяло.
Да, да, сегодня мы непременно, непременно все узнаем и поедем записываться на боксеров.
Мать посмотрела с удивлением: сам встал. По привычке все же сказала:
— Поднимайся, поднимайся, Геннадий! (Будто я еще лежал!) — и ушла на кухню.
— И так поднимаюсь… — хмуро пробурчал я, сдергивая со спинки стула брюки.
За окном сияло не по-осеннему чистое синее небо и были видны желтые деревья сквера.
