Санаторий доктора Волкова | страница 39



— Побуду, сколько требуется.

— Главная трудность с твоим питанием. У стариков карточки, и они получают по ним обед в столовой. Правда, далековато ходить. А тебе придется взять в госпитале сухой паек. На сухарях долго не продержишься. Хорошо, хоть вместо сахара удалось выпросить тебе у начпрода сто граммов сухого молока.

— Когда пойдем? — спросил Волков.

— Сегодня пойдем. Отец тебе там помогать будет. Он ведь фельдшером был. Правда, до революции...

В тот же день они пришли на завод. Познакомив Волкова со стариками, Герасим сказал, что ток должны дать сегодня или завтра.

Но прошло три дня томительного ожидания. Тока не было.

За эти три дня жизнь «ночного санатория» целиком поглотила Волкова.

Семь стариков лежали на самодельных топчанах, расставленных вокруг времянки, и дожидались часа, когда заработают станки. Ток могли дать в любую минуту, поэтому никто не смел отлучиться домой.

Силы стариков таяли. И Волков вступил в изнурительную борьбу с голодом, сыростью, со всеми их болезнями.

Герасим больше не пришел на завод. Он погиб во время ночного налета. Об этом рассказала сандружинница, посланная райкомом навестить бригаду.


Глава III

ЧЕЛОВЕК НА СНЕГУ


Все спали на топчанах, только у доктора Волкова было глубокое удобное кресло, обтянутое синим бархатом, красовавшееся раньше в приемной заводоуправления. В этом кресле Волков, можно сказать, жил — осматривал своих пациентов, ел и спал, накрываясь куском толстого технического войлока, подаренного ему стариком Корсаковым. После гибели сына Корсаков передвинул свой топчан поближе к креслу, и не раз Волков перехватывал взгляд старика, полный тоски. Однажды старик притащил в подвал лист фанеры и приладил его за спинкой кресла, чтобы Волкову меньше дуло. Хотя дуть в «санатории» неоткуда — это был квадратный бетонный подвал с метровыми лотовыми стенами. За первой железной дверью находился еще низкий тамбур, наглухо закрывающийся второй железной дверью. Сверху над «санаторием» раскинулся «Ремонтный цех», как было начертано на дощечке из алюминия, снятой с разбитых ворот и принесенной кем-то в «санаторий». Каждую ночь Волков подкладывал дощечку под бумагу и записывал в свой дневник несколько строчек.

Фашисты методично обстреливали завод. Иногда снаряды рвались в цехе, и бетонная коробка «санатория» гудела после каждого разрыва.

— В прокатке рвануло, — определял на слух Корсаков, знавший завод как свои пять пальцев. До войны он занимал на заводе высокие должности, поэтому сейчас командовал «особой бригадой». — В кузнице рвануло, — снова определял он. — Теперь у нас долбанет.