Шкафчик был невероятно удобным, я загрузила в него килограммов пятнадцать всевозможных учебников, папок и тетрадей, а там всё ещё оставалось свободное место, например, для корзинки с едой или теннисной ракетки. У меня пока не было ни того, ни другого. В этом триместре ракетка мне не понадобится, потому что, не найдя ничего по-настоящему интересного, я записалась на лёгкую атлетику. Вообще-то, я бы с удовольствием выбрала какой-нибудь типично английский вид спорта, но оказалось, что разнообразие уроков физкультуры в «Академии Джабс» не такое уж британское, в отличие от герба над главными воротами. Для учеников моего возраста не было ни гребли, ни хоккея на траве, крокета или поло — сплошное разочарование.
Захлопнув дверцу шкафчика, я от испуга едва не выронила учебник по английскому. Потому что прямо на меня смотрел небритый Кен, улыбаясь во весь свой белозубый рот. Перед глазами снова пробежала каждая деталь сегодняшнего сумасшедшего сна, в том числе небритый Кен во фланелевой пижаме.
— Привет, Лиз, — сказал он и протянул мне руку. Я так смутилась, что неожиданно для себя подала руку в ответ. — Вчера нам уже выпал случай познакомиться, но я совершенно забыл представиться. Я — Джаспер. Джаспер Грант. — Я ничего не ответила, и он рассмеялся. — Ах да, правильно. Тот самый Джаспер Грант.
Непостижимо, но смех его был точно таким же, как и в моём сне, самодовольным бульканьем.
Я отдёрнула руку и попробовала скрыть своё замешательство.
— Надеюсь, ты не веришь всему, что обо мне болтает Афродита Портер-Перегрин? — продолжал он. — Это не Мэдисон порвала со мной, а я с Мэдисон.
Чего? Я наконец пришла в себя.
— Ну, тогда я спокойна, — усмехнулась я. — А то я так удивилась.
— Да, ты же знаешь, как оно бывает. Девчонкам всегда неприятно, когда их снимают со счетов, — взгляд Джаспера заскользил вниз и прилип к моим ногам. — Хотя тебя-то ещё никто со счетов не снимал, правда, Лиз? — пропел он елейным голосом. — Думаю, без очков ты выглядишь просто супер… Правда, Генри? — он помахал кому-то за моей спиной. — Погляди-ка, кто здесь, — последняя фраза звучала как победный клич. — Да это же малышка Лиз.
Я медленно развернулась. Коридор кишел школьниками, и Генри стоял прямо за моей спиной, ещё более бледный и растрёпанный, чем раньше.
Значит, действительно Генри. Так его звали и в моём сне. Странно было лишь одно: я могла поклясться чем угодно, что это имя не звучало во время нашей встречи с Персефоной и грейпфрутом. Почему, чёрт возьми, в своём сне я так уверенно окрестила его именно «Генри»?
