Я знала, как зовут моего гостя. Это был Эдмунд, граф Уоллекский, дядюшка Хеттиной подружки Цветины, — это его женитьбы она боялась до икоты, поскольку могла лишиться наследства. Вообще-то, подобное совпадение должно было меня позабавить, но я не находила себе места от страха: вдруг дядюшка окажется таким же мерзким, как племянница?
Я ждала его в кабинете с рукоделием на коленях. Не успела я устроиться, как отец открыл дверь.
— А это моя дочь Элеонора, — сказал он.
Граф поклонился. Я встала и сделала реверанс.
Граф был старше отца, на плечи ему ниспадали седые кудри. Лицо было узкое, словно у борзой, с длинным носом и обвислыми усами.
И глаза у него были печальные, собачьи, — карие, с полоской белка над нижним веком и набрякшими мешками.
Я села обратно, и граф склонился над моей вышивкой.
— Какие у вас мелкие, аккуратные стежочки. Моя матушка тоже умела делать крошечные стежки. Едва глазами различишь.
Когда он заговорил, стали видны зубы — меленькие, словно у младенца, будто у него так и остались молочные. Перед глазами мелькнула картина: малютка-граф смотрит на рукоделие в руках матери и сверкает жемчужными зубками, любуясь ее изысканной вышивкой. Когда мы поженимся, я постараюсь представлять себе, что он так же юн, как его зубы.
Граф оставил меня и с интересом повернулся к отцу:
— Друг мой, неужели вы и вправду придерживаетесь той точки зрения, какую высказали вчера?! — воскликнул он. — Надеюсь, вы объяснитесь…
Обсуждали они, оказывается, меры наказания для разбойников. Граф считал, что к разбойникам нужно проявлять милосердие. Отец полагал, что обращаться с ними надо сурово, вероятно, даже казнить — в назидание прочим.
— Если бы сюда нагрянул разбойник и улизнул со всеми этими ценностями, — и отец обвел руками все то, что как раз вовсю распродавал, — было бы противоестественно, если бы я не вышел из себя. И было бы противоестественно, если бы я не облек свою ярость в действия.
— Пожалуй, вы и вправду не смогли бы подавить гнев, — отвечал граф, — но неужели вы стали бы отвечать насилием на насилие?
Я согласилась с графом и придумала довод, как нельзя лучше подходивший отцу:
— А если вор не стал грабить тебя в открытую? Если он разорил тебя обманом? Надо ли наказывать его как разбойника?
