— Только в исключительных случаях, — подхватила Аня. — Правда, Геннадий Николаевич?
— Правда, — вяло согласился наш классный. Он сидел, не поднимая головы, и складывал газету со статьей обо мне вдвое, еще раз вдвое, еще раз… И старательно заглаживал сгибы ногтями.
В комнате сделалось очень тихо. Я услышал, как мама крикнула из кухни:
— Гарик, накрывай на стол!
— Ну что ж, — невесело сказал Геннадий Николаевич, — я, пожалуй, пойду.
Не глядя ни на кого из нас, он встал и бросил на стол газету.
— Куда же вы? — испугался я. — Мама обед разогрела.
Ребята знаками показывали мне, чтобы я удержал классного во что бы то ни стало.
— У нас сегодня обед вкусный, — растерянно добавил я.
— Спасибо, — уже от двери отозвался Геннадий Николаевич. Обернувшись, он добавил с горечью: — По горло сыт. — И вышел.
— Гарик, проводи! — сказала Аня.
— Неудобно, — замялся я.
Едва хлопнула входная дверь, мы набросились на Кобру.
— Эх, ты! А еще журналист, — укоризненно сказала Аня.
— Что вы, ребята! — виновато оправдывался Костя. — Разве я нарочно?..
Он замолчал, потому что в комнату вошла мама с кастрюлей в руках.
— Гарик, что же ты не накрыл на стол? — спросила она. — Где Геннадий Николаевич?
— Ушел, — сказал Серёга. — Дела у него.
— Не везет нам на классных руководителей, — с сожалением проговорила Ира. — Этот, видно, тоже у нас не засидится.
Вскоре после обеда ребята ушли.
С минуту я постоял у двери, слушая, как затихают на лестнице шаги, смех, голоса. Мне вдруг стало очень грустно. Мама гремела посудой на кухне. Смеркалось. Вещи теряли свои очертания. Зажигать свет не хотелось. Это было похоже на воскресный вечер. Гости уже разошлись, ты возвращаешься в комнату, где в беспорядке стоят стулья, где в пепельнице полно окурков, и невольно начинаешь думать о том, что завтра понедельник, опять надо идти в школу. Я подумал о Геннадии Николаевиче. Теперь он будет ко всем придираться, особенно ко мне.
Надо было готовить уроки, писать статью для стенной газеты. Но теперь мне не хотелось ни читать, ни писать. Я хотел бы сейчас сесть в папино кресло, закинуть ногу на ногу и закурить. Как жаль, что я не умею курить!
В прихожей послышался робкий звонок. У меня сильно забилось сердце.
Это была Аня. Она запыхалась и тяжело дышала. От растерянности я так и не выпускал дверной замок. Мы стояли, разделенные порогом, и молчали.
— Кто там, Гарик? — крикнула из кухни мама.
— Это я, — помедлив, отозвалась Аня. — Я забыла варежку. Извините.
