Мишка подобрал мой шарф и виновато протянул его мне:
— Гарик, у тебя грудь раскрыта.
Только тут мама заметила, что у меня оторваны пуговицы. Она вырвала у Мишки шарф и стала торопливо кутать мне грудь, шею и голову.
Папа достал из бумажника двадцать пять рублей и протянул Марасану.
— Что вы, Алексей Степанович! — запротестовал тот. — Обижаете!
— Бери, бери, — неловко упрашивал папа, — выпьешь сто грамм.
— Бросил, — сказал Марасан. — Теперь только по праздникам. Разве что на книги? Библиотечку, знаете, собираю.
— Возьмите, — сказала мама и обратилась к Мишке: — Мишенька, если хочешь, посиди у нас. Но Гарика я сегодня никуда не отпущу.
Она прижимала меня к себе так встревоженно и крепко, что я сказал великодушно:
— Я и сам не пойду.
— Конечно, — предупредительно сказал Мишка. — Ты, Гарик, не волнуйся. Мы с Серёгой сами управимся.
Таким заботливым Мишка никогда еще со мной не был. Иезуитский план Марасана явно начинал приносить плоды.
Когда мы вернулись домой, папа и мама стали обращаться со мной так, словно меня только что выписали из больницы.
Папа усадил меня рядом с собой, и мы стали мечтать, как в воскресенье поедем к тетке в Малаховку. И еще папа научит меня бегать на коньках. Летом мы всей семьей поедем к морю. Папа сделает из меня настоящего пловца, и однажды мы заплывем так далеко, что мама испугается.
Я страшно люблю, когда мы с папой так мечтаем. Хотя наши мечты сбываются довольно редко. Вообще я люблю папу.
Мама стала мыть посуду не на кухне, а в комнате. Она то и дело подходила, чтобы поцеловать меня или папу. У нее было счастливое лицо. Она всегда огорчалась, что пана проводит со мной мало времени. Потом она отозвала папу, и они о чем-то зашептались.
— Гарик, — лукаво сказала мама через минуту, — ты ни о чем не догадываешься?
Я побледнел от волнения. Я понял, что сейчас исполнится моя давнишняя мечта.
Дело в том, что я уже давно мечтал о настоящей авторучке. Но сколько я ни доказывал маме, что Министерство просвещения разрешило старшеклассникам пользоваться вечными перьями, она все отмалчивалась. Напрасно я намекал, что ради авторучки готов носить галоши, ложиться спать не позже десяти и никогда не ссориться с Мишкой. Ничто не помогало.
(Теперь выяснилось: для того чтобы я получил вечное перо, родители просто должны были за меня испугаться.)
Когда мама спросила меня, не догадываюсь ли я о чем-нибудь, я отрицательно покачал головой. Мне не хотелось портить ей удовольствие.
