— Чего он хочет? — спросил Пастор.
— Всего-навсего, чтобы мы сматывались отсюда. Жилье это, видите ли, забронировано за ними.
Пастор закусил губу, но промолчал.
Между тем Шебештьен и еще несколько гонведов незаметно очутились за спиной эсэсовцев.
— Лучше прикажи им, Дюла, самим убираться подобру-поздорову! — посоветовал Шебештьен.
Пастор отрицательно покачал головой.
— Передай этим типам следующее, — обратился он к Ковачу. — Уж если им так хочется, могут оставаться. Мы уступим им уголок, пусть отдыхают. Но предупреди: мы им не помеха, лишь пока они сами не вздумали нам портить кровь.
Ковач стал переводить. И тут один из эсэсовцев заметил разложенные на плащ-палатке продукты. Он ухмыльнулся и, присев на корточки, жадно вцепился в еду. Никто ему не препятствовал.
А фельдфебель, не давая Ковачу договорить, истошно завопил:
— Вон отсюда! Марш!
Позади немцев резко звякнул затвором гонвед Кишбер. В руке Пастора сверкнул нож. Стоявший рядом с ним солдат навел на фельдфебеля дуло винтовки.
Эсэсовец мгновенно оценил обстановку.
— Пошли! — скомандовал он своим.
Сидевший на корточках перед плащ-палаткой немец у всех на глазах стащил две банки консервов.
Как только непрошеные гости убрались, Шебештьен запер за ними дверь на засов. Сон у всех как рукой сняло.
— Уж если еще кто постучит, это наверняка будут русские, — попытался завязать беседу Ковач.
Никто его не поддержал.
Свечи догорали. С минуту они продолжали чадить, потом потухли. Кое-кто из гонведов прикорнул сидя.
— Пожар! Пожар!
— Конюшня горит!
Мигом стряхнув овладевшую ими дремоту, солдаты орали: над ними полыхала крыша. Солома вспыхнула, несмотря на толстый слой снега. Балки и стропила дымились.
Пастор бросился к выходу, но дверь не подавалась. Очевидно, ее чем-то завалили снаружи.
— Живей, ребята! Навались на стену… Раз-два… взяли!
Стена качнулась и рухнула.
Сколько ни искали поджигателей вырвавшиеся на волю гонведы, их и след простыл.
— А дверь-то снегом завалили! Чистая работа…
Теперь пылала уже вся конюшня. Внезапно поднявшийся резкий, почти ураганный ветер подхватывал и раздувал языки пламени. Неожиданно оказавшись под открытым небом, гонведы поняли, что непременно замерзнут. Конюшня горела не более четверти часа. Снег на ее кровле быстро таял, превращаясь в облако пара. Порывы ветра взметывали к небу мириады искр и с бешеной скоростью гнали их на запад. Было светло, будто горела целая деревня.
Чтобы не закоченеть окончательно, кое-кто из венгров усердно приплясывал на месте. Но многим даже это было не под силу. Сгорбившись, неподвижно стояли они, глядя на огонь, и лязгали зубами от холода.
