— Не смущайся. Ты должен мне помочь, Генрих.
— Какие уж тут смущения, здесь бояться надо.
— Не понял! Кого бояться?
Штайнер усмехнулся: — Ясно кого: ОГПУ. Их люди долго разбираться не будут, раз, два — и к стенке.
— Ты ошибаешься. Уверяю тебя, сотрудники ОГПУ заинтересуются такой информацией.
— А тебе-то какой в этом прок?
— В этом выигрываю не только я, но и ты тоже.
— Но позволь, никакие дивиденды мне не нужны.
— Прежде чем говорить нет, ты сначала выслушай. Ведь служебная карьера — это не пустой звук, к ней стремится любой уважающий себя человек.
— Это интересно! Хотелось бы послушать.
— Все очень просто, Генрих. Мой интерес — это моя карьера. В случае смещения Хюбнера я могу оказаться на его месте. Это важно для меня. Твой интерес — это твоя карьера. В ОГПУ ты станешь не только своим человеком, но и героем, тогда тебя ждет блестящее будущее. Наша с тобой связь будет подпитывать информацией твое и мое руководство.
— Постой! Ты мне предлагаешь измену, предательство, это чуждое моему разуму гнусное и коварное преступление против моего народа.
— Какого народа? «Die Russische schwai». Нет! Это не твой народ! Ты немец! Твои корни в Германии. Немцы — твой народ. И они ждут от тебя помощи. Я тебе предлагаю сделать карьеру в Германии, на своей исторической родине, и сегодня работать именно для нее. И поверь мне, у нас есть возможность вытащить тебя из России. Ты же сам говорил, что мечтаешь взглянуть на свою историческую родину.
— Ты очень убедительно говоришь, Клаус. Германия — это моя сокровенная и несбыточная мечта!
— Ты не прав, Германия для тебя — это сегодняшняя явь, и ты должен сделать к ней шаг навстречу, тем самым доказать, что ты истинный ее патриот.
— Как бы я не хотел заниматься этой грязной работой, но ради германского народа, только ради нашей дружбы я соглашаюсь с твоим предложением.
— Я лишний раз убеждаюсь в твоей порядочности.
Разговор между ними продолжался еще долго, лишь с наступлением поздней ночи Генрих покинул Клауса фон Фрича.
* * *
На следующее утро Штайнер направился в ОГПУ. Раньше положенного времени Жданович выписался из больницы и с улыбкой на лице встречал летчика в своем служебном кабинете. Генрих присел к столу и изложил собеседнику весь разговор с немецким инструктором. Жданович слушал очень внимательно, неловко повернулся и поморщился от боли.
— Не жалеете вы себя, Георгий Михайлович. Раны полагается залечивать в больнице.
— Сегодня это не важно, заживет, как на собаке. Важно другое, и это радует меня. Поверил все-таки тебе этот фон Фрич.
