— Барышничать приходится, черт бы всех побрал. А вечером еще торговаться предстоит! Провалиться бы всему этому вонючему миру!
А Пал Хайду, оставшись один, от радости даже пируэт сделал на каблуках и крикнул жене, в соседнюю комнату:
— Аннушка, слышала? Бегут крысы-то! Кончилось царствие «их высокородий»! — И тут же вбежал в комнату и, поклонившись с изяществом артиста-любителя, продекламировал: — «Господа-аристократы, как живете, чем богаты?» Аннушка, сбегай за Стричко, — неожиданно прервал он себя. — Мне срочно нужно поговорить с ним.
И, все еще улыбаясь, Хайду возвратился в мастерскую, чтобы занести в конторскую книгу бурный оборот последнего дня.
Вдруг он услышал за спиной чьи-то осторожные шаги. В дверях стоял незнакомый ему человек.
В первую минуту Хайду испугался, а затем едва удержался от смеха. У пришельца были поросшие иссиня-черной щетиной щеки и какая-то неопределенная канареечно-рыжая шевелюра на заметно лысеющей голове.
…Лайош Поллак дезертировал из рабочей роты в день нилашистского путча и с той поры скрывался вместе со своей невестой Агнеш Шварц, в кругу друзей больше известной под именем «Наташа». Чтобы не быть узнанной, Агнеш покрасила волосы и стала золотистой блондинкой. А глядя на нее — словно по какому-то сумасбродному наитию — перекрасился и Лайош Поллак.
В таком виде он выглядел бы весьма комично, если бы не его бледное, блестящее от холодного пота лицо, впалые щеки и тревожный, полный страха взгляд насмерть загнанного существа.
— Коллега Хайду, — прошептал он. — Помогите мне! Разрешите хотя бы на одну ночь остаться у вас.
Сапожник поднялся из-за своего столика, пошел навстречу нежданному гостю. А тот рухнул на треногий табурет у двери и провел ладонями по потному лицу.
— Моя невеста покончила с собой, — глухо сказал он. — Вы знали ее. Она была однажды вместе со мной у вас в клубе, на вечере отдыха… У меня на глазах выстрелила себе в сердце… Сегодня утром… А я до темноты не мог выйти на улицу… Целый день пришлось быть там, вместе…
Хайду, словно окаменев, стоял посреди комнаты. Со страхом и состраданием смотрел он на рыдающего Поллака.
Лайош Поллак пережил страшные, полные нечеловеческого напряжения дни. Начать с того, что ему пришлось скрываться вместе с Наташей, знаменитой красавицей, известной доброй половине города. Уже в пятнадцать лет ее фотографии появлялись на страницах модных журналов. На журфиксах и балах в ее доме побывали тысячи и тысячи людей, а сколько знало ее по театру, по балету на льду, по выступлениям на скачках! Но когда понадобилось прибежище, напрасно ходили они по Наташиным знакомым — это были все люди, принимавшие у себя весь свет, так что не помогли бы ни перекрашенные волосы, ни фальшивые документы, — Наташу непременно кто-нибудь узнал бы.
