Толли улыбнулся:
— А вы их видели?
— Я и близко не подхожу в такие ночи, да и в любые другие тоже. Даже в самые лучшие времена там — печальное место. У меня ощущение, что там что-то не успокоилось.
Джеральд Бомонт сказал:
— Я не склонен верить в духов и во все такое, но факт, что Марджори там как-то раз упала в обморок и больше туда ходить не хочет.
— Это женщина, мне кажется, — сказала Марджори Бомонт очень тихо, словно сама себе. — Так обычно и бывает.
Ее муж сказал:
— Вы об этом ничего не знали, профессор Толли?
— Нисколько. Мой дед не обмолвился ни словом о том, что случилось в поместье. Что он родом из Стипл-Хейстона, я узнал лишь потому, что отец сохранил документы о натурализации. Это почти все, что он оставил в наследство семье.
Были еще и деньги, но большую часть промотали еще до того, как он родился, остальные потеряны при крахе Уолл-Стрита. Все, что Толли унаследовал, — это аппетит к роскоши и беззаботное отношение к деньгам; обвинения экс-жены в безрассудных тратах язвили, хотя другие ее обвинения нет, потому что Толли знал, что первые — это правда. Он всегда хотел больше, чем мог себе позволить.
— Вы знаете, что случилось после катастрофы? Нет? — спросил Джеральд Бомонт. — Кажется, десять лет спустя в поместье произошел большой пожар, и в то же самое время сгорела мельница. Они были единственной основой существования поселка, поместье и мельница, и через какое-то время люди разъехались кто куда.
— Думаю, именно тогда моя семья перебралась в Штаты. Деду тогда было около восемнадцати. Ничего не знаю о его отце: ведь это он был местным сквайром, верно?
Марджори Бомонт резко поднялась на ноги.
— Я приготовлю еще чаю. Выпьете чашечку перед уходом.
— Зачем же, благодарю вас.
— В это время на улицах большое движение, — сказал Джеральд Бомонт, аккуратно складывая фотографии в альбом. — Но через полчаса самый тяжелый час пик минует.
— Тогда я, пожалуй, выпью. А то я еще не привык ездить не по той стороне…
Колли, который все это время продремал в уголке, вдруг вскочил на ноги, посмотрел на дверь лонжи и издал громкий звук, полувизг, полурычание. Раздался звук разбиваемого фаянса. Джеральд Бомонт поспешил туда, Толли последовал за ним.
Марджори Бомонт стояла в центре маленькой, ярко освещенной кухни, прижимая руки к горлу. Муж спросил в чем дело, и она показала на окно. Ее рука дрожала. На фоне ночи на запотевшем стекле были выведены две буквы: О и R, сцепленные вместе.
— Я видела, как это случилось, — сказала Марджори Бомонт тоненьким голоском. Лавандовый кардиган соскользнул с плеч и валялся на полу. Муж обнял ее и она добавила: — Я никогда не думала, что оно придет сюда. Извините, профессор Толли. Я думаю, вам теперь надо уйти.
