Я подошел и, как в первый раз, дотронулся до громадной трехпалой ноги. И как в первый раз он был холоден, как обыкновенный камень. И я был рад, что он холоден здесь в полутьме, где он был в безопасности от лучей встающей луны.
— Круто! — прошептала Пранг. — Вийон и его озарения! Дайте мне ваш телефон и я позвоню в музей.
— Подождите, — сказал я. — Enorme, возможно, захочет что-то сказать. Он пользуется телефоном, чтобы разговаривать.
— Здесь я могу видеть сны, — сказал знакомый голос, гулом отдавшийся в пустом зале кинотеатра. — И здесь я в безопасности.
— Теперь он передает через динамики! — сказал Боден. — Очевидно, он умеет подключаться к любой электронной цепи. И даже ее включать. И даже снабжать энергией.
— Я последний, — сказал Enorme. — Они хотели, чтобы вы убили меня.
— Кто? — спросил я. — Те, кто тебя сделали?
— Творцы. Они сделали нас, чтобы создать вас. Плыли по звездам и находили крошечные миры, где жизнь нуждалась в побудительном толчке. Ваш мир тогда не назывался Землей. Он вообще никак не назывался. Ваши сородичи расплодились по всей планете, молчащие, но сильные.
— Сильные? — спросила Пранг. — Мы были слабыми.
— Это миф, — сказал Боден. — В действительности, Homo являлся наиболее внушительным убийцей на планете, даже еще без языка и культуры. Обладая огнем и руками, владея палками и камнями, охотясь стаями, он мог жить везде и противостоять даже саблезубым.
— Да, — прогудел голос Enorme. — Вы были царями зверей. Но мы сделали из вас нечто большее.
— Сделали из нас? — переспросила Пранг.
— Чтобы выжить, вам надо было убить нас. Чтобы убить нас, вам пришлось изобрести орудия, кооперацию, язык. Понимание. Убить нас одного за другим. За нами охотились с копьями и камнями. Раздавливали валунами, которые швыряли в ловчие ямы. Сжигали живьем. В этом танце было не до снов. Я последний.
— Отчего же мы никогда не находили других? — спросила Пранг, прикуривая «Кэмел» во рту от той, что в руке.
— Может, и находили, — сказал я, подумав о статуях в Греции, Индии, на Среднем Востоке. Но Enorme поправил меня:
— Все твердое испаряется. После нашего убийства мы освобождаемся. Назад в ничто. Это конец нашему страданию. И нашей полезности.
— Значит, ты не против умереть? — спросила Пранг.
— Нет. Все, что мы делали — занимались убийствами. Это делал я. Умирание — это наша суть. Моя суть.
— Но мы не хотим убивать тебя, — сказал я. — Мы хотим дать тебе возможность видеть сны.
— Ксомильчо позволил мне спать. Он держал меня вдали от жемчужного мира, который пробуждал меня. Он дал мне проспать века. Потом, сто лет назад, мне начали сниться сны.
