Генерал положил перед нами вилки и, буркнув единственное слово «итадакимасу», начал есть. Он как будто не замечал, что мать не притронулась к еде, а я просто сижу и смотрю на аппетитную лапшу, пуская слюнки. Мне хотелось поддержать мать, но так же сильно мне хотелось накинуться на еду, потому что от голода у меня сводило живот. Как только генерал доел, я схватила тарелки и понесла их мыть, чтобы он не заметил, что мы так и не притронулись к его угощению. Мне казалось, что это был единственный способ сделать так, чтобы раздражение матери не привело к неприятным последствиям.
Вернувшись из кухни, я увидела, что генерал аккуратно разворачивает свиток. Японская бумага не такая белая и блестящая, как западная, но и матовой ее нельзя назвать — она как будто сама источает свет. Генерал сидел, преклонив колени, а мать раздраженно смотрела на него сверху вниз. Эта сцена напомнила мне одну легенду, которую когда-то прочитал мне отец: Марко Поло, впервые представ перед Хубилаем, правителем Китая, и желая поразить китайского императора достижениями европейской цивилизации, велел своим помощникам развернуть перед ним и дворцовой челядью рулон шелка. Ткань сверкающим потоком хлынула от Поло до самых ног Хубилая. После секундного замешательства император и его свита разразились хохотом. Очень скоро Поло узнал, как трудно чем-то удивить людей, которые столетиями производили шелк, в то время как европейцы все еще носили звериные шкуры.
Генерал движением головы пригласил меня сесть рядом с ним; он поставил перед собой чернильницу и взял кисточку для написания иероглифов. Окунув кисточку в чернила, японец принялся выводить на бумаге изящные знаки хирага-ны. Некоторые значки были мне знакомы, мы стали проходить их в школе, когда в город пришли японцы. Правда, позже они решили, что проще будет не учить нас, а просто-напросто закрыть школу.
— Аня-чан, — сказал генерал на ломаном русском. — Я учить тебя японские буквы. Тебе нужно научиться.
Я наблюдала, как ловко он выводит иероглифы, обозначающие слоги. «Та», «чи», «цу», «те», «то»… Его пальцы двигались так, будто он рисует, а не пишет, и я смотрела на эти руки как завороженная. Кожа у него была гладкая и безволосая, ногти чистые, словно отбеленная галька.
— Вам должно быть стыдно за себя и свой народ! — неожиданно закричала мать, выхватывая свиток из-под рук генерала.
Она попыталась порвать его, но бумага была упругой и прочной. Поэтому она скомкала свиток и швырнула в угол. Бумажный ком с шумом покатился по полу.
