— Ты когда была в Москве?
— Только что.
— Как она?
— Другая.
— Коротко же ты о своем городе.
— Москва больше не мой город.
— Как твоя мать?
— Как все.
— А друзья?
— Друзей у меня никогда не было.
То, что она могла стоять перед другим как стена, мне было известно.
— Ну хорошо, — сказал я, — я обещал тебе позвонить тогда… и не позвонил. Это одно. Что еще?
Я увидел: глаза ее потемнели. Но взгляда от меня она не отвела. На миг прищурилась — и в очередной раз отрезала:
— Ты не веришь, что я поставила точку в этой истории? — Надя кивнула на «Огненную книгу». — Она твоя.
— Сколько экземпляров ты привезла?
— Один. Только этот.
Кофе был выпит, разговор исчерпан — пора подниматься. Я положил «Огненную книгу» в карман пиджака и посмотрел на Надю.
— Как ты насчет коньяка? — неожиданно спросила она. — Давай выпьем на посошок.
Коньяк полдвенадцатого, да еще в теплый летний день? Но отказываться я не стал.
— Что значит «на посошок»? — спросил я.
— Ай-ай-ай, — оживилась Надя. — Славист и не знает про «посошок». «Посошок» — важный элемент русской бытовой культуры. Это последняя рюмка, на прощание, когда уже все сказано и сделано. Ее выпивают стоя, перед тем как разойтись в разные стороны. Закажешь? А я пока схожу позвоню.
Коньяк появился быстрее Нади. В ожидании ее возвращения я успел еще раз пролистать «Огненную книгу». И еще раз отметил: профессиональная работа. Имя редактора не было нигде указано. Я заглянул в предисловие — под ним тоже никто не подписался. Начиналось оно так: «Эта старая рукопись в досках, обтянутых кожей, оказалась в нашем издательстве совершенно случайно. Случай продолжает играть важную роль в раскрытии неизвестных сторон нашего прошлого. И „Слово о полку Игореве“, общепризнанный шедевр древнерусской литературы, был обнаружен случайно…» Как может играть случай — я знал сам.
Предисловие было в полторы страницы, но сколько же красивых слов! «Не знающий аналогов эзотерический реликт», «одинокий обертон в хоровом пении монолитного русского монашества», «литературный отблеск многообещавшего, но несостоявшегося мистического ордена в русском православии» и т. д. Впрочем, придраться можно было только к стилю, по сути все было верно. Тот, кто подготовил текст, знал свое дело и был к нему неравнодушен. Неужели у него не было соблазна ввести этот «реликт», «отблеск» и «обертон» в научный оборот? За пять лет это вполне можно было бы осуществить, наш же аноним такой возможностью не воспользовался.
