Брат Леонид стоял вялый, и было неясно, слышал он совет или нет.
— Ты иди, не мешкай, — подталкивал его брат Серафим.
— Хлеба дать? — спросил брат Феодосий.
В этот момент на монастырском дворе появилась еще одна фигура. К колодцу шел старый горбатенький монах. Увидев иноков, он приветственно поднял свой кувшин.
— Кто это? — спросил брат Леонид.
— Иеромонах Михаил, — ответил брат Серафим нехотя.
— А вы говорили, что только вдвоем остались…
— Отец Михаил не в счет, — сказал с усмешкой брат Феодосий. — Он от нас отдельный.
— Как отдельный? — не понял Леонид.
— А так, — только и сказал тот.
— Он знает о Филимоне? — не отставал Леонид.
— Что отец Михаил знает, никто не ведает, — бросил Серафим и, дав знак Феодосию, пошел с ним прочь со двора.
И в Знаменском слышали об отце Михаиле, называемом «захарьинским травником». Неясным был старый инок, то ли чудной, то ли дурной. Не только монахи в нем сомневались — крестьяне тоже: кого вылечивал чернец, кого нет. А бывало, вообще отказывался лечить. Не нравилось, и как он посмеивался — не подобает монаху, как девке, с усмешкой ходить, был бы юродивый — другое дело. За юродивого отца Михаила не признавали, если кто и называл его блаженным, то в насмешку.
Брат Леонид смотрел, как иеромонах поднял ведро из колодца и наполнил свой кувшин. Ловко получилось у старика. Он поставил полный кувшин на левое плечо и, придерживая его обеими руками, двинулся обратно. «Дивный какой, — отметил Леонид. — А вдруг он и правда не знает о кочарах?» Знаменец проводил отца Михаила взглядом до церкви, не зная, догонять ему травника или нет. Только когда тот скрылся за углом, инок определился: «Надо сказать».
Захарьина обитель отличалась от Знаменского монастыря обустройством братьев. Общих келейных строений здесь не было. По всей территории были беспорядочно разбросаны срубы, где жили по одному или вдвоем — такой порядок пошел от отца Захария и сохранился и через двести лет после него.
Брат Леонид не видел, в каком из домов за церковью скрылся иеромонах. Там их было с десяток — низенькие, серенькие, ставни закрыты. К каждому из них отходила от дороги тропинка. Недолго думая, инок направился к домику у монастырской стены и оказался на его задворке. Там он увидел отца Михаила.
Иеромонах сидел у открытого очага. На огне висел котелок. Попахивало хмелем. «Да разве же можно», — звякнуло у Леонида в голове. И хоть бы смутился старый греховодник, так нет, нисколько. Говорить с бражником молодому иноку расхотелось, но раз уж пришел, заставил себя открыть рот:
