Что сделали с его именем после смерти — это другой вопрос. Будь он жив, он бы не одобрил. Он был скромный. Не тянул одеяло на себя. После смерти его просто используют умные люди. И столько «бабок» наварили. И еще наварят.
Религия — это опиум, а я предпочитаю водку. Хотя, божьи заповеди все ставят по полочкам. Сразу видно, кто есть кто. И верующий не тот, кто тусуется в церкви, а кто живет по ним. Я тоже стараюсь жить по ним, но не получается — слишком многие в мини-юбках. И Пасху я люблю. Во-первых, работать — грех. Во-вторых — весна.
Тяжело ему, наверно, было умирать весной…
На моей совести довольно много самых разнообразных грехов. Человек я энергичный и разносторонний. Но я расскажу об одном, может быть самом страшном. Как из-за меня один человек бросил пить.
Работал я тогда в одной шарашке по выработке пара. Стояли паровые котлы и мы их всячески обслуживали. Одним словом, энергетика — газ, вода и пар. Конечно, ничем, кроме тупости и лени я там себя не проявил, но дело не в этом.
Был у нас в цеху один наставник. Наш старшой — дядя Гоша. Фронтовик с боевыми орденами. И мы — относительная молодёжь кочегарили под его началом. Дядя Гоша представлял из себя жердевидного жилистого мужчину с кранообразным носом, похожего на Григория Мелехова в старости. Полуседой бобрик, косматые брови и ноздри. Пьяным я его никогда не видел, слегка выпивши он был всегда. А это большая разница. С нами он, держа дистанцию, не употреблял, а с кем непонятно. Человек это был по-фронтовому нервный, любил обличать. Стоило дяде Гоше дня три не попить и он начинал дудеть в свою дуду. Что мы все, дескать, вокруг него алкоголики и он единственный здесь правильный и хороший человек. Как нас только земля носит! «У-у, троцкисты!» — говорил он нам и осуждающе попеременно шевелил бровями. Пьяниц в этот период дядя Гоша люто ненавидел.
Единственное, что искупало его ненависть— это то, что более более трёх дней его трезвый период не длился, как дядя Гоша не старался, и его мания величия бесследно проходила.
Работали мы, работали, а в 12 часов наконец наступал обед. Единственное время, когда мне на работе нравилось. Каждый доставал свой тормозок и всё складывалось в общий котёл. По цеху плыл впечатляющий запах. Дядя Гоша начинал дёргать носом.
— Пойдёмте кушать, — говорили мы ему.
Но он отнекивался и с лживым смирением говорил:
— Спасибо, ребята. Вы — молодёжь, а я уж как-нибудь по стариковски… Один. В уголке. Чтобы вам не мешать.
