Чувствую, как рот разъезжается сам собой, хочу спрятать улыбку, но, увы, не выходит.
Гляжу на него:
— Ты и не давишь. Но подумай сам, называешь меня «чертовски привлекательной» и тут же, в этой же самой фразе, говоришь: «Каким ветром такую девушку, как ты, сюда занесло?»
Кажется, я его слегка задела.
— Кэмрин, я серьезно, — говорит он, и игривая улыбка исчезает с моего лица. — Ты в самом деле можешь влипнуть в неприятную историю.
Пытаюсь сгладить неловкую ситуацию и снова улыбаюсь:
— За меня не волнуйся. Пусть только попробует кто-нибудь на меня напасть, ты не знаешь, как громко я умею орать…
Качает головой и снова вздыхает, принимая шутку.
— Расскажи лучше о своем отце, — прошу я.
Едва зародившись, улыбка слетает с его лица, и он отворачивается. Я не случайно попросила об этом. Не знаю, но у меня возникло странное чувство, будто он что-то скрывает. Когда еще в Канзасе Эндрю скупо сообщил мне, что едет к умирающему отцу, мне показалось, что он нисколько не переживает. Но если он решил проделать такой длинный путь, да еще на автобусе, только для того, чтобы в последний раз увидеть отца, значит он любит его. Простите, но всякий расстроится, если у него кто-то умер или при смерти, особенно если это человек, которого он любит.
Кто бы говорил такое, только не я, ведь я не способна плакать.
— Он хороший человек, — говорит Эндрю, глядя прямо перед собой.
Я чувствую, что в эту минуту он пытается представить себе отца и не видит ничего, кроме своих воспоминаний.
Он поворачивается ко мне, лицо озаряет светлая улыбка.
— Он всегда брал меня с собой не на бейсбол, а на бокс.
— Да ты что? — Я тоже улыбаюсь ему. — Расскажи.
Эндрю снова задумчиво смотрит вперед.
— Отец хотел воспитать из нас бойцов. — Он бросает на меня быстрый взгляд. — Не обязательно боксеров или, скажем, военных, хотя не стал бы возражать. Вообще бойцов, по жизни, понимаешь? Образно говоря. — (Киваю, пусть видит, что я его поняла.) — Помню, мне было восемь лет, я сидел перед рингом и не отрываясь смотрел, как два мужика колотят друг друга, и все время слышал, как отец, перебивая крики толпы, говорил: «Гляди, сынок, они ничего не боятся. Все движения просчитаны. Он наносит удар, и не важно, получается у него или нет, но каждое движение, каждое принятое решение дает ему новый опыт». — Эндрю ловит мой взгляд, и улыбка его исчезает, лицо бесстрастно. — Он говорил, что настоящий боец, какие бы удары ни получал, никогда не раскисает, никогда не падает духом. Кроме, конечно, последнего удара, которого не избежать, но даже тогда он ведет себя как мужчина.
