– Понимаю, это очень похоже на «Начало».
– Да, может быть.
Незнание
– Фильм «Начало» ужасно похож на вас. «В огне брода нет» тоже. Вы начинали близко к себе. А теперь играете совершенно другие роли, трагикомические, гротесковые. Что за перемена с вами произошла как с актрисой?
– Во-первых, я играю то, что предлагают…
– А разве не на вас ставят спектакли?
– Что вы имеете в виду? В «Женитьбе» мне очень интересно. Но это не на меня ставят, конечно. В театре мне предлагает Марк Анатольевич, что он предлагает, то и предлагает.
– Но вы первая актриса театра! У вас единственной гримерная на одного человека…
– Мы здесь жили вместе с Риточкой Струновой, замечательной актрисой, которой больше нет. И я очень по ней скучаю. Мне ее не хватает. Близкий человек.
– Вам и Коли Караченцева, должно быть, не хватает?
– Очень! Очень не хватает!
– Я смотрела на фотографию, я помню вас обоих – какая Неле, какой Тиль!.. Что это такое – быть первой актрисой театра?
– А я, откровенно говоря, не знаю, что.
– Когда вы слышите про себя: гениальная, великая…
– Я отношусь к этому… я даже не знаю… сейчас принято так говорить. Обесцененные слова. Я серьезно вам говорю, каждая работа – это незнание. Есть ощущение, чувство, все интуитивно. Я вступаю в абсолютно неведомый для меня мир. Но это может быть то, что меня безумно волнует. О чем я всегда мечтаю – чтобы драматургия меня за горло взяла…
– Аркадина в «Чайке» взяла?
– Было безумно интересно. Безумно.
– А в «Мудреце», «Варваре и еретике», «Женитьбе»? Остро, парадоксально, смешно. Конечно, хотелось бы, чтобы, кроме смеха, слезы…
– Откровенно говоря, я сейчас ищу такую пьесу, где можно рассказать о женщине то, что я сегодня понимаю, не о молодой девушке, а о зрелой женщине. Но два года назад я сыграла Кручинину в «Без вины виноватых» у Глеба. Это для меня тоже была важная работа. Не жанр. Это была история. Абсолютно другой тип женщины-актрисы. Это не те актрисы, которые сейчас на телевидении перед нами возникают. Мне кажется, мы открыли там важное, чего никто не открыл. Почему она после того, как оправилась от болезни, не поехала на могилу сына? Двадцать лет или сколько там прошло. Она признается, что ей нравится быть с сыном, разговаривать с ним. Вы понимаете, на какой бритве, на каком острие она живет между реальной и нереальной жизнью! Потому что ей ее одиночество ценнее, чем все вокруг. Потому что оно полно иллюзий, которые стали для нее реальностью.
– Поэтому она не хотела видеть могилу?
