Гедонисты и сердечная | страница 48



Филипп встал из-за стола, полез в холодильник. Зачем? Только бы не встретиться с Марфой взглядом. Достал масленку, поставил на стол, снял крышку… Но жена даже не заметила, что он засуетился. Не одернула: зачем масло, ведь он ест мюсли, к которым оно не нужно.

Как всегда, продолжала выкладывать все, что ее удивило:

– Представляешь, дама эта приехала за свой счет. Говорит, надо, мол, о себе напоминать. Иначе забудут… Она вообще-то из Киева. Эмигрировала оттуда в начале девяностых. Потому что на Украине русским – не жизнь. А вот в Белоруссии, по-моему, по-другому. Я и в купе соседку-кардиолога спрашивала насчет власти, и в университете со всеми пообсуждала правящий режим, и даже на своей одиночной прогулке попытала женщину, которая провела меня к церкви ХII века…

– Хочешь пирожное? Я к твоему приезду купил! – расслабился наконец Филипп: не выдал, кажется, себя. – Достать?

– Нет, лучше вечером. Не перебивай!

Марфино спокойствие, полученное не за счет расхода ее собственных внутренних ресурсов, а извне, от маленького, но триумфа, погасило волнение, которое шло от Филиппа. Походя, как ветерок задувает зажженную спичку.

– О бедности говорят, о маленьких зарплатах… Но никто не ругает Лукашенко. Пенсионеры, мол, все за него. И город такой чистый, покойный…

Переделав все дела на кухне, Марфа пошла в свою комнату, взяла вязанье и, то и дело поднимая голову от спиц, продолжила:

– Вятка моя и позапущеннее будет, и понервнее. А дороги, тротуары! В Москве так аккуратно и геометрично вымощено только возле банков, министерств… Правда, телик – абсолютно советский. По всем трем программам докладывают об успехах местной промышленности и о победах в спортивных состязаниях. Даже если это соревнование дворовых хоккейных команд. Со свободой слова, видно, большие проблемы.

– Никому больше так не рассказывай. Сразу в сатрапы запишут. Не обругала белорусскую модель – значит, сама коммуняка. Вторую часть, про пропаганду, никто просто не услышит.

– По принципу «к черту подробности!». Неинтересный мир тогда получается, в два цвета – черный и белый. Кто не с нами… Мы с тобой сколько времени тоже так рассуждали. А самый смысл в деталях. Мне Дубинин помог не клеймить то, что не нравится. Это тупик для мысли. Именно то, что не понимаешь или чего не можешь сам добиться – то и отрицаешь. Выталкиваешь за свой горизонт, чтобы не раздражало.

– Без Дубинина ни шагу… Он, кстати, тут звонил. Я постарался говорить радушно.