А корешок-то, оказывается, гнилой. И вот Лина, как перекати-поле, улетит сейчас в этот проклятый Цюрих и будет болтаться там, никому нигде не нужная.
В голове, и так полной самых разных визуальных образов и чужих картинок, вдруг составляется пугающе четкий коллаж: она, совсем голая, плавает в холодном черном космосе… Портрет неприкаянности…
Лина сквозь тюль поворачивает оконную ручку. Створка дырявит штору, но не распахивается. Помучавшись, удается высвободить небо. Но на нем ни одной звезды, за которую можно было бы уцепиться. Пелена перед глазами, городской смог или тучи занавесили надежду – в сумраке не разберешь. Нет, нет!.. Туда пока тянет не так сильно, как было в тот раз, с Эриком. Вдвоем сидели на подоконнике, мечтали а-ля Наташа Ростова.
– От меня-то чего ты требуешь? – хладнокровно, с оттенком благодушия спросил тогда Эрик, положив руку ей на плечо, но не приобняв.
– Не жить, а умереть вместе.
Идея Лины, а Эрик не спорил, не отговаривал. Молчал.
Подумала тогда: в знак согласия…
Она же всерьез чувствовала себя Джульеттой, уверенной в своем Ромео.
Нет, Эрик не обманывал. Потом, еще пожив и понаблюдав, Лина разобралась: чтобы не объясняться, мужчины часто уходят в несознанку. Зачем самому втыкать нож в отношения с женщиной, если можно воспользоваться бесплатным киллером по имени Время… Оно надежно убивает отношения, правда, иногда прихватывает и человека. Одного из двоих.
А Эрик… Что Эрик! Он даже подвел историческую базу: мол, если бы веронские юные любовники стали счастливыми супругами – кто бы их помнил сейчас… А поставив свои жизни на карту, проиграли в сиюминутном, но выиграли в вечности.
Так что не сбежал Эрик, а после Лининой одиночной попытки согласился на акцию. Концептуальную акцию по нейтрализации призрака самоубийства. Матюша ее придумал. Как раз трудился тогда над большой статьей о русском акционизме. По заказу цюрихской газеты. Нужен был свежий материал, вот он и сочинил, а потом описал на десять тысяч знаков сцену, снятую Игумновым.
Бледная Лина не двигалась. Не могла еще. Лежала на диване, укрытая пледом: от отравления врачи уже откачали, но сил встать еще не накопилось.
Эрик входит в подъезд, поднимается пешком на их пятый этаж – широкая обшарпанная лестница, перила с нацарапанным «Саша + Маша…», остатки чугунного модерна… Сейчас-то все отремонтировано, коммуналки расселены. Буквально многое вернулось на круги своя: адвокат поселился в тех же покоях, в которых до революции жил его исторический коллега, мывшийся мылом «Броккар». А нечистых пролетариев – вон из центра. И по новому кругу зреет злоба…
