— Ну как?
— Так себе, — ответил тот.
Бросив беглый взгляд на кучи руды, подрядчик процедил, снова обращаясь не ко мне, а к парню:
— Ладно, пускай приходит завтра. Для начала будет получать один соль[16] в день. Если только работать будет лучше.
И, надувшись, точно индюк, подрядчик удалился.
— Ты где живешь? — спросил меня парень, пока мы спускались по крутой глинистой тропинке, ведущей к поселку.
— В Омбле, — ответил я. — Меня, значит, приняли, да?
— Здесь всех принимают.
— А Педро говорил, что вряд ли примут, потому что подрядчику люди не нужны.
— Так говорят, да ты этому не очень-то верь. Просто никому не хочется здесь надрываться. Как только найдут место в шахте, сразу убегают. На шахте всегда есть работа, да там и не так муторно, как здесь. Сегодня ничего, а вот поглядишь, что будет, когда пойдет снег или дождь.
— А в дождь тоже надо работать?
— Если очень сильный, не надо. Но тогда ничего не платят. Поэтому все работают при любой погоде. Завтра прихвати пончо[17] на случай дождя.
На перекрестке мы расстались. Пока я добрался до дома Уайта, стало уже совсем темно. Педро и его товарищ по комнате играли в карты.
— Ну что, взяли тебя? — спросил Педро, не поднимая глаз от карт.
— Да, дон Педро. Сказали, чтобы я пришел завтра. И нужна какая-нибудь непромокаемая одежда.
— Верно, приятель, надо брать с собой одеяло и еду, там тебе готовить не станут. А ну, раздуй эту чертяку, а то дымит, спасу нет.
Я опустился на колени перед очагом и раздувал огонь до тех пор, пока не послышался веселый радостный треск. Удобно устроившись на полу, я смотрел то на огонь, то на играющих в карты.
Мне было хорошо в тот вечер…
На следующее утро мы встали рано.
Быстро позавтракали: чашка настоянного на пахучей траве кипятка и немного жареного маиса. Потом я засунул в карманы вареную картошку и горсть маиса.
— Никогда не носи еду в кармане. А то во время работы всю изотрешь в кашу. Лучше завяжи в узелок, — посоветовал Педро и дал мне вместо дождевика пустой мешок.
Я поблагодарил его и завязал свой обед в старый платок. Мы вышли. Утро стояло студеное. На небе ни облачка. С кровель свисали длинные прозрачные сосульки. Тоненькая хрустящая корочка льда покрывала лужи и канавы. Белая колючая изморозь тонким слоем лежала на штабеле старых шпал. В домах хлопали двери. Скользя по липкой грязи, длинной вереницей тянулись к шахте горняки. Узкая горловина проглатывала их, чтобы не выпустить на свет до самой ночи. Другая вереница, поменьше, — женщины и дети медленно карабкались в гору к рудному двору. Это были сортировщики.
