Гунны замедлили шаг, переглядываются, пожимают плечами, совершенно не понимая, откуда взялись леденящие душу гудение, стоны и крик.
Внезапно послышался звонкий стук, клацанье металла, зловещее шипение. И теперь слышны уже настоящие стоны и крики, ибо то гудение было не наваждение, насланное для страху волхвами, а смертоносная «поющая» славянская стрела.
– Урусы! Засада! – в один голос завопили, надрываясь, впереди идущие степняки.
Они спешно пытались прикрыться маленькими круглыми щитами от тучи «мелодичных» стрел, однако откуда стреляют, определить трудно – каленое железо сыплется со всех сторон.
Гуннский вождь Вогул ничего не понимает, растерянно мотает головой из стороны в сторону. С широко раскрытыми глазами наблюдает, как его войско словно в предсмертной агонии мечется по опушке, а смертоносная сталь разит одного степняка за другим. Наконец в его голову ударило, словно молнией в дерево, осознание роковой для него и его войска истины. Стрела сбила с него шлем, отскочила прямо в лицо рядом стоящего приближенного воина, угодив в глаз. Хрустнуло. Тот даже не успел вскрикнуть, свалился с лошади, точно мешок с прелой соломой, зацепился ногой за стремя. Конь заржал, встал на дыбы и устремился прямо в гущу смешавшихся в клубок гордых налетчиков степи, тело хозяина волочилось и подпрыгивало за конем.
В стане гуннов творится хаос: лошади в страхе ржут, всадники орут что-то невнятное – наполовину крепкая ругань, наполовину мольба, стонут раненые. И тщетно многие пытаются прикрыться крашеным деревянным кругляшом или спастись бегством – каленое славянское железо разит с потрясающей точностью, будто разъяренная стая потревоженных ос.
– Вогул! Отступаем в те леса! – заорал герул гуннскому вождю, прикрываясь щитом от визжащих стрел и указывая кивком головы куда-то в сторону темных хмурых деревьев. – Уходим!
Вогул с силой пришпорил своего коня и устремился к лесу, несколько стрел с закладывающим уши визгом и шипением пронеслись мимо. Впереди кто-то вскрикнул, рядом заржал чей-то конь.
Вождь не оглядывается, но чует – советник Емшан и многие воины потянулись за ним, к спасительному дубняку.
«Уйти, уйти в тот дубняк, что совсем рядом, впереди», – билось огромным молотом в голове вождя. Он уже и думать перестал о налете. Какое там! Шкуру бы свою спасти, а уж потом пронесутся горячие степные кони по славянской земле, будь она трижды проклята!
Конь Вогула с треском ворвался в дубняк, спотыкается о крепкие торчащие корни, прядает ушами, надрывно храпит, с разбухших, изодранных губ ошметками слетает желтая пена вперемешку с кровью. За ним едва поспевают ближние воины. Сзади по-прежнему кто-то вскрикивает, ругается, сотрясает ночной воздух проклятьями. Лязгает металл, храпят кони. Раздирающий в клочья уши вой и свист славянских стрел не утихает.
