Покорившись неминуемой судьбе, коленопреклоненный грешник, как и большинство осужденных до него, бормотал мольбу о милости.
Король Оберон поднимался с суровым выражением лица. Одновременно все присутствующие в Зале, за исключением ледяных воинов (никто и никогда не видел химиза коленопреклоненным), опускались на колени. Король медленно поднимал свой Священный жезл и указывал им на стоящего перед ним. Сквозь дымку, окутывавшую Жезл, вспыхивал свет, сверкая, заполнял весь Зал, фокусировался, замирал и собирался вокруг приговоренного, меняя свой цвет на ледяной, зловеще-голубой, и совершенно скрывал фигуру несчастного. Это был свет тысячелетнего превращения, почти невыносимый для глаз фей и духов, но, словно во власти более могущественной Силы, никто не мог отвести глаз от следующей за этим сцены.
Свет полностью окутывал коленопреклоненного, затем медленно проникал в его тело, овладевал им, и тело начинало медленно меняться. Трепет охватывал присутствующих. Каждый зачарованно следил за трагической метаморфозой.
Никакое наказание в мире фей, эльфов и духов не могло быть ужасней, чем превращение в противоположность. Что было маленьким, становилось большим, а что было большим, становилось маленьким. Красота превращалась в уродство, а уродство — в красоту; нежная белая кожа превращалась в грубую шкуру, а шкура становилась нежной белой кожей; прекрасные большие голубые глаза становились маленькими темными щелками; гномы превращались в великанов, а великаны — в гномов; грубые горные тролли становились подобны элегантным принцам эльфов, а эльфийские принцы с ужасом ощущали себя уродливыми горными троллями; толстые становились тонкими, а тонкие — толстыми. Зачарованно взирали присутствующие на тело, корчившееся в муках второго рождения. С этого дня и часа приговоренный должен был жить в ненавистном ему облике тысячу лет. Страшнее судьбы не придумать.
Канцлера Овангара дрожь пробирала при мысли, что можно провести тысячу лет в теле вонючего горного тролля. Его народ помнил трагедию прекрасной принцессы фей Альмаргары и ее возлюбленного — принца эльфов Ильмориндо. О, какая это была пара! Боги не поскупились, наделив этих двоих всеми возможными добродетелями и красотой. Они были центром любого общества, блистая умом и красотой, олицетворяя собой счастье и совершенство, так что сам Оберон не мог с ними сравниться. Но, к несчастью, на ежегодном балу у эрминид, выпив крепкого нектара и впав в легкомысленное настроение, во время диспута с Кирмасом Лингардским они допустили опрометчивые суждения о правлении Оберона. Когда влюбленные заметили холодную торжествующую улыбку лингардца и испуганные, взволнованные лица остальных присутствующих, было слишком поздно. Ловушка захлопнулась.
