— Я что-то слышал про эту историю. Это было в Польше, ты полька и потом покончила с собой. Так?
— Полька, но это была другая, схожая история. Таких историй с его участием было много. А я тогда была истовой католичкой и не решилась наложить на себя руки. Выжила.
Мне стало плохо. Я ведь уже собрался провести ночь с Изольдой, а тут такое…
С горечью я сказал:
— Но я — русский, Изольда…
Она пожала плечами:
— Ну и что? Я, по-твоему, должна потом два века ненавидеть всех русских? А если бы меня изнасиловал какой-нибудь шляхтич из поляков? В то время нас, простолюдинов, господа за людей не считали.
— Но тогда…
Она мигом перехватила мою мысль:
— Ты хочешь спросить, почему я здесь? Не знаю, и никто не знает, почему он оказался в раю. Господь отбирает избранных по своему разумению. Тут много бывших знаменитостей, но и масса простых людей, таких, как я. В той жизни я была обыкновенной трактирщицей. Может быть, Он решил меня отблагодарить за земные страдания. — Изольда перекрестилась.
Не стерпев, я порывисто обнял ее. Она лукаво хмыкнула:
— Давно пора, «Перикл». Давай полетим на остров.
— Я еще не научился летать.
— Научишься. Просто представляй себя летящим и крепко держи меня за руку, иначе мне тебя придется вылавливать из воды.
И мы полетели. Было немного жутковато, но в тоже время и весело. Как мой давнишний прыжок с парашютом в молодости. Я полагал, что мы летим к замку и уже воображал, какие королевские покои нас там ждут.
Но Изольда вдруг свернула к небольшой расщелине в горе, мы оказались в просторном гроте и тут же приземлились на громадное ложе, усыпанное лепестками роз. Откуда-то сверху пробивалось солнце, и в гроте было довольно светло. У меня появилась уверенность, что наше «солнце» всегда будет висеть в этой точке небосклона, пока мы его сами не выключим.
Я приказал себе мгновенно протрезветь и это случилось. Но тончайший аромат мистических роз кружил голову и без мистического алкоголя.
— А теперь ложись на спину и вспоминай самую желанную женщину в твоей жизни, — сказала Изольда. — И вот что: пока будешь мечтать — не смотри на меня.
Как ни странно, почти сразу я понял, какой сюрприз мне приготовлен. Очередное превращение. Но кого же, в подобном случае, я должен вспомнить? Жена и любовницы для этого не подходили. Если бы я выбрал, к примеру, жену, повторилась бы знаменитая сцена в «Солярисе» Станислава Лема с ожившим призраком. Хотя реальная жена где-то на Земле оплакивала, надеюсь, мою кончину, но здесь был бы воссоздан лишь ее призрак, пусть даже в облике тридцатилетней женщины, когда я с ней только познакомился. Призрак, который бы не содержал ни йоты информации, которая не была бы мне изначально известна. То есть, например, если я не знал одноклассников и однокурсников своей жены, так как познакомился после института, то и никакой информации от нее о них я получить здесь не мог. Как белое пятно. Иную, земную информацию даже о самом знакомом тебе человеке воссоздать нельзя. Это вроде как те фиктивные застежки на платье у девушки-призрака в «Солярисе», которые пытается расстегнуть главный герой и не знает как.
