Стало так темно, что Чайвуну казалось, что мрак смыкается над ним, как вода, ложится на плечи, как плотная одежда. Несмотря на усталость, он не мог заснуть и повторял все заклинания, которые приходили ему в голову.
— Вы, надземные и подземные духи, — шептал он дрожащими устами, — большеголовый Рекке, пожиратель людей, Кочатку с костяными боками, Ивметун, отец внезапного безумиям и вы, другие, имен которых не знаю, слушайте: меня нет здесь, я на морском берегу, залез в камень, в кусок красного порфира; каждый ветер меня обвевает, каждая волна обмывает лицо, — я жив. И ты, Эврип, демон колотья, и волчеголовый Дельфин, отнимающий стада, и женский птичий демон, похищающий детей, слушайте: меня нет здесь; среди моря, лежит рыба Канак, у этой рыбы на спине растет трава, я стал червяком, залез под травяной корень, не вижу светлого солнца… Я жив!..
Однако успокоение не приходило. Чайвун представлял себе, как духи смеются в темноте над его жалкими попытками перехитрить их, и волосы вставали дыбом на его голове. Он достал из-за пазухи шкуру горностая, которая служила ему амулетом, и ревностно стал молиться своему животному покровителю.
— Ты, белый тонкий горностай! — говорил он ему. — У каждого, кто хочет напасть, изгрызи печень, человек он или дух!.. Ты, проворный щекотун, защекочи до смерти всякого, кто подойдет близко, окружи меня морями и ледяными горами, сам белым медведем плавай кругом, охраняя мой покой…
Горностай, однако, не показывался; Чайвун не мог больше вытерпеть. Он поднялся на ноги и, простирая руки в темноту, громко произнес:
— Вы, духи, сколько вас тут, — я вас не вижу и не знаю, — вы, ходящие кругом, слушайте. Вот я, Чайвун, сын Чувена, пастух Камака, я здесь перед вами, жалкая тварь; враги отняли мое стадо, чужое копье разрезало мне лицо. Мне холодно, я хочу есть, я слаб. Не подходите ко мне близко, ибо я пуглив. Дайте мне заснуть!
После этой чистосердечной речи Чайвуну стало легче; он проглотил горсть снега, чтобы утолить жажду, и, присев на кучке хвороста, впал в беспокойную дремоту, часто просыпаясь то от боли, то от лихорадочных снов, где Мышееды смешивались с духами, грозный Эврип, демон колотья, подъезжал к нему верхом на белом олене Мами, и Мами боролась с женским птичьим дьяволом и нанесла ему удар копьем в левую щеку.
Едва только рассвело, Чайвун опять пустился в путь. Сон подкрепил его, и он чувствовал себя свежее, несмотря на голод. Главное, рана окончательно закрылась и болела не так сильно.
