— Не трясись, я там все убрал, — бросил он, имея в виду туалет.
Наталья чуть не поперхнулась дымом, потом кивнула с видимым облегчением.
— Извини… Я все боялась спросить… А тебе что — ничего?
— Ничего… — Ему не хотелось говорить об этом, он сразу почувствовал себя зачумленным, вроде того молодого кладбищенского человека в отутюженных брюках. — Ничего, нормально, — повторил он. — Только тут и нормально.
Наталья подавленно замолчала; он, понимая ее состояние, тоже молчал.
— Может, и ночевать тут собрался?
Он кивнул.
— А Серафима Никифоровна?
— Вот ты и предупредишь, чтобы не волновалась…
Потом позвонила тетка, так что с ночлегом уладилось само собой: договорились, что Полина переночует у бабушки, отчитались друг другу в сегодняшних делах и обговорили завтрашние… «Привет Сапрыкину», — сказал Николай, положил трубку и только вернулся на кухню, как пошли звонки один за другим — телефон словно взбесился. На третьем или четвертом звонке прояснилось, что вышла «Вечерка» с соболезнованиями сослуживцев, многие только сейчас узнали. Проклюнулись и его ребятки: привет, Калмык, мы все знаем, завтра придем. Если что надо, скажи… Другие спрашивали, что да как. «Она повесилась», — говорил он бесчувственным голосом, а дальше этого расспросы не шли — собеседники ахали, обмирали, плакали, — Николай со странным ощущением отчужденности и пустоты клал трубку на рычажки.
— Хочешь водки? — спросил он, возвращаясь после очередного звонка. — Тут открытая есть, специальная. Мама с утра, перед тем как, открыла и выпила рюмочку, вроде как на дорожку. — Он достал из шкафа початую бутылку, почти полную. — Я ведь все про нее знаю. Даже чем закусывала. Вот из этой рюмки она пила, — он достал из сушилки мамину рюмку, поставил на край стола, между собой и Натальей. — Граммов по пятьдесят, а?
Наталья молча смотрела то на него, то на рюмку.
— Алкоголичкой она не была, — заверил он.
— Знаю.
— Вот и отлично. Просто любила иногда посидеть за чистым столом, подумать. А лицо — она-то не видела — тяжелое такое, припухшее… такое, знаешь, когда человек думает, что жизнь не сложилась и уже на излете, вот такое лицо. Бутылки ей вполне хватало на две, три недели — без меня, конечно, то есть не при мне. При мне быстрее.
— Верю. — Наталья усмехнулась. — Может, все-таки поедем в Грачи?
Он мотнул головой.
— Не бойся, не напьюсь, самому страшно. Вчерашнего мне вот так…
— Ладно, — она махнула рукой. — Давай по пятьдесят. Только открой что-нибудь закусить — вон, огурчики.
