— …и говорит, что приехал на мой день рождения… Вот именно. Нет, ну что за человек, а?
Это обращение к Полине, с которой у матери прежде не было доверительной близости, задело-таки его за живое, заставило понять, как отдалилась она за последние годы, как срослась со своим одиночеством, со всем своим отлаженным и безрадостным существованием, которое он потревожил так глупо, так мимолетно и так, в сущности, бесцельно. За три дня дома он так и не смог толком поговорить с матерью, не сумел поделиться с ней собственным, разбуженным в нем отцовским чувством — Сашка был главным его московским откровением, обнаружившим в Николае интонации матери, ее фразы, запавшие с детства, и какую-то новую, взрослую, серьезную нежность к ней. Этой осенью он вспоминал мать как никогда часто. Вспоминал молодой, задорной, вспыльчивой — и такой, какой оставил нынешним летом: еле-еле ковылявшей от остановки к дому, согбенной, с нелепой старушечьей кошелкой и жутким, застывшим, обращенным вовнутрь взором…
Вспоминая, он с горьким, щемящим чувством думал о том, как неумолимо сужается ее мир, как унизительны и безысходны ее хождения по врачам, взяточникам и бездарям, ее одиночество, сумерки некогда удачной карьеры — что из этого и какими словами можно было передать матери? А главное — чем он, любящий всепонимающий сын, мог помочь? Вот именно. Так и не поговорил, даже не стал пытаться, понадеявшись на долговременный фактор материнской любви, всегда работавший на него, а зачастую и вместо него, на эту свою незримую, необременительную, сыновнюю власть над нею.
Неожиданно в коридоре прозвенел живой телефонный звонок, он снялся с табуретки и пошел в коридор.
— Слава богу, — сказал Натальин голос. — Я так и думала, что ты там. Все в порядке?
— Угу.
— Ты один?
— Нет, — ответил он раздраженно. — Тут еще тень отца Гамлета.
— Не страшно? — полюбопытствовала Наталья и замолчала.
Николай тоже молчал.
— Ты там не убирал? Нет? Ну ладно, не задерживайся, а то Серафима Никифоровна совсем извелась. Я серьезно говорю, не сиди там долго.
— Ладно, — пообещал Николай.
А в самом деле, подумал он, возвращаясь на кухню, зачем я в тот раз приезжал, неужто действительно на день рождения? Выходило, что так, других причин не припоминалось.
5
Поздно вечером, пожелав Серафиме Никифоровне уснуть, Николай с Натальей пошли к Полине. Домишко ее стоял в третьем ряду от Волги, впритык к железнодорожной насыпи, на которую выходил огородами весь этот ряд глубоко посаженных в снег и мглу грачанских домов. Николай помнил его большим, сумрачным, со всеми запахами двадцатилетней давности — это был его первый дом, они жили в нем до шестьдесят пятого года, пока маме не дали квартиру в городе. Они переехали, а в домике поселилась Полина, жившая до этого с бабушкой.
