Уинстон Черчилль | страница 32
Не следует, впрочем, думать, что Черчилль считал сотрудничество с СССР чем-то большим, чем ситуативный союз против общего врага. «За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я, – писал он. – Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но всё бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем… Опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам». Лучше всего позицию премьер-министра по этому вопросу иллюстрирует его широко растиражированная фраза: «Если Гитлер вторгнется в ад, я произнесу панегирик в честь дьявола». При этом Черчилль высоко оценивал Сталина: «России очень повезло, что, когда она агонизировала, во главе ее оказался такой жесткий военный вождь. Это выдающаяся личность, подходящая для суровых времен. Человек неисчерпаемо смелый, властный, прямой в действиях и даже грубый в своих высказываниях… Однако он сохранил чувство юмора, что весьма важно для всех людей и народов, и особенно для больших людей и великих народов. Сталин также произвел на меня впечатление своей хладнокровной мудростью, при полном отсутствии каких-либо иллюзий. Я надеюсь, что заставил его поверить в то, что мы будем верными и надежными соратниками в этой войне – но это, в конце концов, доказывается делами, а не словами».
Эти слова были сказаны Черчиллем в британском парламенте после его визита в Москву в августе 1942 года. Главный маршал авиации А. Голованов рассказывал о приеме, данном Сталиным в честь приезда Черчилля: «Тосты следовали один за другим, и я, – говорит маршал, – с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль, известный выпивоха, устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного. Сталин пил на равных, и когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел ко мне и сказал: „Что ты на меня уставился? Не бойся, России я не пропью. А он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке…“». Черчилль же этот свой визит назвал «тасканием глыбы льда на Северный полюс».
Несмотря на поддержку британским правительством Польши (Договор между Великобританией и Польшей гласил, что «в случае, если одна из Сторон Договора будет втянута в боевые действия с европейским государством агрессией, устроенной последним против указанной Стороны Договора, другая Сторона Договора немедленно предоставит Стороне Договора, втянутой в боевые действия, всю необходимую от нее поддержку и помощь»), в своих выступлениях Черчилль если не оправдывал, то обосновывал нападение СССР на Польшу в 1939 году, объясняя это необходимостью защиты Советского Союза от германской экспансии, и даже заявил, что «без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы это сделать». Создание пограничной линии между Германией и СССР виделось ему необходимой предпосылкой перетягивания Советской России на сторону союзников. Также под давлением СССР Черчилль направил правительствам Финляндии, Венгрии и Румынии ноты, согласно которым этим странам было предложено выйти из войны хотя бы де-факто, иначе Великобритании придется выступить на стороне своего нового союзника.