Он и Богданов не отводили глаз от моих мелко трясущихся рук. Я ответил откровенно и довольно сухо:
„Здоров, как бык, но врачи говорят, что руки будут дрожать пожизненно — контузия“.
Гургенишвили обрадовался:
„Тогда ладно, тогда хорошо. Я, в смысле, не про руки, а что ты здоров и можешь работать. Понимаешь, нас просили рекомендовать надежного товарища на место секретаря райкома партии в районе Ведено. Там сейчас сложная ситуация, и очень нужен человек, умеющий вести разъяснительную работу. Бэсико говорит, он тебе вкратце обрисовал ситуацию. Так как, поедешь?“
Я понял, что таким образом Саджая выполнял мою просьбу, несмотря на все сказанные мною в гневе слова. Что ж, недаром, видно, я в студенческие годы помогал ему писать контрольные и покрывал его перед невестой, когда он пускался в загул с девочками после каждой удачно сданной сессии.
„Поеду“.
„Ну и хорошо, ну и ладно. Я на минуту вас оставлю, прошу прощения“.
Он торопливо поднялся и вышел, оставив меня с Богдановым. Тот подождал, пока за Вано закроется дверь, потом негромко сказал:
„Ситуация в районе действительно сложная, товарищ Гаджиев. Не все правильно понимают решения партии и правительства, существуют нездоровые настроения — кто-то пытается сорвать людей с места, увести их в горы. Если ситуация выйдет из-под контроля, это приведет к тяжелым последствиям. В первую очередь для ваших же земляков. Ваша задача не только вести разъяснительную работу, но и держать нас в курсе событий. Дом вам отведут не в районном центре, а там, где живут ваши родственники — вы должны постоянно находиться среди людей, чтобы знать об их настроениях. Неудобно, конечно, но если вам понадобится срочно выехать в районный центр, в вашем распоряжении всегда будет машина. Думаю, вам легко удастся выявить тех, кто баламутит народ и мешает нормализовать обстановку — ваш авторитет среди гинухцев достаточно высок, вас уважают, вы бывший фронтовик. Сразу спрашиваю, справитесь?“
Я смотрел на него, и мир прежних моих понятий о ценностях рушился — даже война не смогла сделать с моей душой то, что сделали слова этого человека. Лицо мое было спокойно, когда я подтвердил свое согласие быть их осведомителем и подписал какие-то бумаги.
Восьмилетний Гаджи остался пока в Тбилиси — с семьей рутульца, жившего в нашей квартире. Приехав в район Ведено, мы с Сабиной быстро отыскали наших родных и младшего сына Володю. На следующий день после приезда у меня состоялся долгий разговор с дедом — я сообщил ему все, что говорил Богданов, и откровенно признался:
