Скрип железной воли
(Дед — продолжение)
У Лескова есть повесть под названием «Железная воля». В ней описывается жизнь в России середины XIX века немца-инженера, приехавшего на чужбину в поисках лучшей доли. Инженером он был хорошим и даже талантливым, но за душой не имел ничего, кроме своей железной воли. Благодаря этой воле немец преодолевал любые трудности и лишения, быстро продвинулся и разбогател и уже через несколько лет стал крупным фабрикантом. Вроде бы ничего особенного, — в Германии много таких настойчивых и целеустремленных людей. Но в том-то все и дело, что в Германии. У нас же такие люди всегда были в диковинку, вызывая одновременно восхищение, уважение, ропот и насмешки.
Мой дедушка удивительным образом напоминал мне такого немца. Он всегда знал, чего хотел, и практически всегда добивался своей цели, благодаря железной воле. Большой гибкостью он не отличался и предпочитал менять все под себя, на удивление, преуспевая в этом. Он практически всегда говорил спокойно и властно, редко повышал голос и за всю жизнь не ударил и не применил физической силы ни к кому из семейного окружения. Это-то и пугало.
От отца мне иногда перепадали тычки и подзатыльники, но я его понимал и любил. Если в чем-то провинился, то получай. Все справедливо. Я боялся его кулаков, но знал, что он быстро отойдет и все простит. С дедом все было по-другому. Большего ужаса, чем вызвать на себя его гнев, представить было трудно. Уважали и боялись его все от мала до велика. Не дай бог перейти ему дорогу, он морально уничтожит тебя за секунды, поставит на место и забудет. А ты будешь переживать, мучиться и сходить с ума. Как это у него получалось, трудно сказать. Казалось, что какой-то гигантский энергетический поток, вселяющийся в него в определенные минуты, вихрем переходит в тебя, захватывает, парализует волю и переделывает под себя. Магнетизм и волшебство, одним словом. Он никогда не бил папу, даже когда тот был мальчишкой. Да и зачем собственно бить, если и так все домашние трепещут от твоего голоса или взгляда.
Правда, папа рассказывал со смехом мне про один случай из его детства, когда физическая сила все же применилась дедом по отношению к нему, но с моей точки зрения в этой истории все было справедливо и заслуженно. Дело было после войны, примерно году в пятидесятом. Дед в ту пору работал учителем литературы в старших классах мужской школы. Приходил он с работы всегда предсказуемо точно и два раза в неделю по строго заведенным дням приносил из «Метрополя» для домашних торт, который всегда водружался им в раскрытом виде в центре обеденного стола в гостиной. После этого действа он удалялся в свою комнату, переодевался, просматривал и разбирал почту, ученические тетради и готовился к обеду, а женщины начинали активно хлопотать и суетиться на кухне, заканчивая последние приготовления перед выносом блюд. Не дай им бог задержать обед или подать что-то не в рамках заранее оговоренного и утвержденного им меню! Никаких криков и ругани не будет, он просто фыркнет и посмотрит на них своим особым хлестким взглядом, чего окажется вполне достаточно, чтобы вызвать у «провинившихся» домочадцев дискомфорт и чувство собственной неполноценности на долгое время. В этих его жестах нет ни высокомерия, ни злости, ни обиды, он просто всегда и во всем следует заведенному порядку, и если что-то в этом порядке нарушается, то все его существо протестует и начинает исправлять ситуацию. Все кроме папы были при деле, и он в одиночестве стоял в гостиной, взирая на излюбленное лакомство, расположенное в центре стола. Он знал, что дед всегда педантично делит торт на равные части и никогда не делает ни для кого исключений и скидок на возраст. Старшая папина сестренка Аля к сладкому относилась почти равнодушно, а сам он на свою беду был страшным сладкоежкой и буквально мучился, истекая слюной в преддверии послеобеденной порции торта. Но мучился он еще и по другой причине. Несколько недель назад он начал потихоньку подворовывать кусочки торта, откусывая и слизывая языком небольшие слои кремовых и шоколадных башенок, цветков и других фигурок, расположенных сверху.
